Обжигающий след

Отец все также проводил время в компании военных под куполом соседнего шатра. У крайнего ряда лавок, в числе тех, что полукругом располагались вокруг сцены, Войнова заметила сразу несколько знакомых лиц — Прохора Фомича с родней, Агапа Фомича, Камиллу, Рича — и потянула Ганну за руку.

— …птица была как живая, клянусь Жнухом, — взволнованно договаривала Камилла. — Я боялась, что она полетит ко мне. Ой, наши девочки, — увидела их кухарка.

По случаю праздника на плечах женщины красовалась шаль с цветочным узором и длинной бахромой, хотя выражение лица стряпухи оставалось кислым.

Поздоровались. Заметив, что шкалуша рядом нет, Тиса в недоумении оглянулась по сторонам.

— Что за птица? — спросила она, слегка погрустнев.

— Из таза с водой, — указал на сцену лекарь. — Вэйн нас развлекал. Гляди, сейчас опять ветра надует.

— Ух ты, снова начинается! Я подойду поближе, — воскликнул Рич и заковылял меж рядами лавок к сцене.

— Только в толчею не лезь, — попросил его вдогонку Агап.

На деревянном помосте и в самом деле кланялся Филипп, пока двое коренастых мужиков доливали в таз воды. Сделав дело, подсобники спрыгнули со сцены, а вэйн поднял жезл над пюпитром. Через минуту над синеволосой головой закружились разноцветные водяные пузыри. Блестя круглыми боками на солнце, они выстраивались в разнообразные фигуры: то в круг, то в звездочку, то в треугольник, то в замысловатые вензеля и узоры. «В целом красиво, словно смотришь в гигантский калейдоскоп». По ногам девушки пробежал сквозняк.

— Так вот откуда ветер, — проворчала она беззлобно.

Ганна не услышала ее слов, наблюдая за представлением.

— Тисонька, а что за корзина у тебя? — полюбопытствовала Камилла. — Ты что-то купила?

Та лукаво улыбнулась.

— Подожди-ка, — крякнул Агап. — Так ты…

— Да! Я выиграла! — Тиса повисла на шее у радостно-удивленного старика.

— Святая Пятерка! — ахнул лекарь.

— Что еще за состязания? — спросила кухарка.

Тиса рассказала. В силу плохого настроения Камилла на нее сперва немного подулась — мол, как это она промолчала о намерении участвовать в конкурсе. Но долго обижаться стряпуха никогда не умела и вскоре уже обнимала девушку и вовсю хвалила. Ганна заявила, что пойдет поищет своих пострелят, заодно, может, Кошкиных встретит и скоро вернется. Тем временем наместный под хвалебную речь Тонечки и восторженные аплодисменты публики покинул мокрую сцену, а на ней появился кочевник — загорелый, белозубый, явно с бабушкой-чиванкой в родословной. Смоляного цвета волосы его были заплетены в многочисленные косички. Поставив ногу на табурет, он защипал широкобедрую чиванскую домбру. И запел:

Я вызван из мира ИногоВ мир нынешний чуждый людскойОдним человеческим словомИ росчерком. Острой клюкой

Меня вырывали из пламени,Сквозь ветры вселенной несли.Три бренных фигуры из камняПотом превратились в пески.Ой, е-еу, в пески…Но прежде, чем прахом распасться,Судьбу мою стали вершить.Не знал, что придется мне статьсяРабом человечьей души.Я вынужден был подчиняться,Грызть глотку всем тем, кто не мил

Хозяину. Весь растворялсяВ злой пляске неистовых сил.Ой, е-еу, неистовых сил…

Голос кочевника был не из лучших, однако заставлял прислушаться. Неидеальность исполнения певец с лихвой восполнял страстностью. В голосе звучали и тоска, и жажда свободы, и непокорность судьбе. Тиса вдруг вспомнила детство и вольный ветер в волосах, когда она, сверкая голыми икрами, неслась в лес, прочь из военной части. И тоску по матери, и неприкаянность, и враждебность отца к родной дочери после кончины супруги.

Я рвал, убивал с отвращеньем,Не в силах нарушить приказ.Кровавым орудием мщенияЯ стал. Луч надежды угас —Не видеть мне мира Иного.И в ночь полноликой луны,Таясь возле терня густого,

Вдруг жертву почуял вдали.Ой, е-еу, вдали…Я бросился вихрем свирепым.Скачок — опрокинул, сдавилДевчонку босую в отрепьяхКогтистою лапой в пыли.Худая, орленок костлявый,На кой ты сдалась колдуну?Но в серых глазах дым и скалы,Огнем жжет несломленный дух.Ой, е-еу, несломленный дух…