Обжигающий след. Потерянные

– О, сейчас я вижу этот нездоровый румянец на ваших щеках, милая, – запоздало рассмотрела хозяйка. – Надеюсь, ничего серьезного? Не хотела бы, чтобы Санюша подхватил какую-нибудь хворь. Не представляете, граф, как нам бывает тяжело, когда малыш болеет.

– Нет, что вы, просто усталость, – заверила Марью Станиславовну Тиса. – Боюсь, от дальней дороги не совсем оправилась.

Отпущенная восвояси, она не могла нарадоваться тишине и обособленности своей комнаты. Прошло всего несколько дней, а уже устала от превысокого общества. Нет, эти кринолины, этикет и лживые речи – не ее стихия. Но каков Озерский! Бывают же такие неприятные люди! Хотя, надо признать, он удержал ее от падения. И все же избави Единый вновь пересечься дорожками с молодым графом. Титулованный мальчишка любит потешаться за счет других, это очевидно.

Покормив голубей, Войнова присела за писчий столик и выложила из сумки книги. На какое-то время она углубилась в чтение, снова ощутив прилив желания обучиться всему и немедля. И, когда за дверью со стуком подала голос Фонька, взмолилась, чтобы это не было приглашением спуститься вниз. Единый услышал. Горничная потревожила лишь для того, чтобы занести отглаженные вещи.

– Гости еще не уехали? – не удержалась от вопроса Тиса.

– Вы о графьях? – охотно откликнулась девушка. – Так вона уезжают, поди, с вашего оконца видать будет. Глядите, какая коляска!

Девушки дружно прильнули к окну. Карета действительно имела представительный вид. На сей раз Войнова и лошадей оценила, и пресветлое семейство вместе взятое. Графиня была высока, сухопара и имела такую прямую спину, словно к ее позвоночнику привязали швабру. Лицо Лидии Аскольдовны по форме напоминало кабачок и было столь же бесстрастно, как сей овощ. За графиней неотступно следовали две девочки-служанки лет семи, понуро неся пухлый клетчатый саквояж и черный зонт хозяйки. Ростом Озерский явно пошел в мать, а вот кабачковое лицо унаследовала его сестра – молодая девушка, идущая под руку с Лизой к карете. От Фоньки Тиса узнала, что зовут ее Лееславой в честь святой, или просто Лесой.

– Она подруга нашей Лизки, – объяснила горничная и тут же прикрыла рот, испугавшись. – То бишь Лисаветы Львовны.

– Меня можно не стесняться, Фоня, – махнула рукой Войнова. В конце концов, ей уже порядком надоели правильные речи. Горничная кивнула и все же осторожней продолжила не без грусти в голосе:

– А вот Ёсий Аполинарьевич реже бывает.

– Вот уж несчастье, – поморщилась Тиса, наблюдая, как Озерский на прощание целует руку Лизоньке.

– Старый граф помер позапрошлую зиму, и он теперь сам себе граф. Такой молодой! Поговаривают, – прошептала Фонька, – хозяин его зятем прочит Лизке. А она носом крутит. Но все равно выйдет.

– Почему выйдет?

– Батюшку не посмеет ослушаться.

Тиса подняла брови.

– Это вы недавно в дому-то, потому не ведаете, – хмыкнула Фонька, видя недоверие собеседницы. – Здесь как хозяин молвит, так все и делается. Потому что на руку горяч больно.

– Кто горяч? Лев Леонидович?

– Кто ж еще? Редко бывает, но метко. Уж коли гневается, то стены дрожат и чубы трещат, – закончила горничная поговоркой. – Лучше ему тогда на глаза не попадаться.

Войнова покачала головой. Надо же, никогда бы не подумала. Лев Леонидыч в его халате до пят, невысокого роста и далеко не богатырского телосложения. Всегда выдержанный – и вдруг «чубы». Странно. Но не верить прислуге пока оснований не было.

Карета заполнилась пассажирами и покатила из ворот на Бережковую.

Фонька убежала, а Тиса снова засела за книги. Особенно интересными показались ей записки из практики Кашина. «Владея отстранением, – писал ученый муж, – вы сможете увидеть со стороны искомую персону. Позвольте случай: горожанка М. обратилась ко мне с просьбой найти потерявшегося на ярмарке внука. При поиске я обнаружил ребенка спящим в корзине с бельем у портомойни. Не владея отстранением, я бы узрел темноту век искомого, не более. Отстранение же позволило мне определить точное местоположение дитяти».

По словам Кашина, отстранение обуславливается «рывком сознания, рожденным холодным разумом». Необходимо погасить эмоции, затем пожелать оторваться от объекта мыслью, при этом жаждая ослабить, но не оборвать «оковы» связи.

Начитавшись вдоволь теории, Тиса поняла, что жаждет дела.

Янтарные глаза закрылись, чтобы видеть за сотни верст.

Маленький Егор Русланович Кошкин, чуть больше трех недель от роду, посапывал у матери на руках. Зоя минуту качала сына, затем уложила в колыбель. Рука Ганны укрыла спящего крестника одеяльцем и поправила кружевной полог.

– Такой крепыш, весь в Руслана. А губку как потешно выпячивает, прямо как ты.

– Скорей, как Марька, – усмехнулась Зоя.