Очаг

На самом-то деле Оразгелди отнёсся к приходу Махмута как к поступку настоящего мужчины, и был по-своему благодарен ему за это. Перейти границу, к тому же в такое смутное время было по силам только очень отважному человеку. Не каждый решился бы на такой смелый поступок…

И хотя Оразгелди ответил грубо, Махмут не стал обижаться на него, он понял его как может только мужчина понять мужчину. Продолжая пить чай, он спокойно ждал ответа. Подняв голову, внимательно осмотрел дом и увидел, что при тусклом свете лампы комната казалась разделённой на две части – нижнюю и верхнюю. Нижняя хоть и тускло, но была освещена. Верхняя же часть комнаты была тёмной, создавая впечатление, что она накрыта подолом просторного чёрного платья, и если свет погасить, это чёрное покрывало накроет всю комнату. После некоторого молчания:

– Махмут джан, братишка! – первой подала голос Огулджума, и в нём было столько любви и ласки! – Я благодарна тебе, что ты подумал о сестре и пришёл сюда, чтобы защитить всех нас, я от радости места не нахожу. Я благодарна и Акыниязу акгаму, и брату Ходже, и тебе, мой любимый братишка Махмут джан! Но нам не надо никуда уезжать! – при этих словах она искоса посмотрела на мужа, после чего и продолжила. – Я буду находиться там, где Оразгелди, и умру рядом с ним.

После такого ответа стало ясно, что каждый должен плыть к своему берегу. Наступила гнетущая тишина. Допив из пиалы остывший чай, Махмут ещё немного посидел молча, словно пытаясь осмыслить услышанный ответ, после чего обратился к хозяевам дома, спрашивая разрешения попрощаться. После этого Огулджума встала с места, сунула руку между сложенных на сундуке одеял и достала оттуда платок, в который завернула две свежие лепёшки из сачака, а сверху насыпав всяких имеющихся в доме сухофруктов, хорошенько всё завернула и подала брату. Ей хотелось, чтобы её угощение отведали живущие в Афганистане родственники. Она передала большие приветы матери, братьям с женами и детьми. Она ещё долго стояла у порога, не желая расставаться с братом. «До встречи на тоях!» – сказала на прощание, но не была уверена, что ей ещё когда-нибудь доведётся увидеться с братом. Огулджума была сильно расстроена, но, чтобы не производить на брата грустное впечатление, постаралась сдержать себя, нашла силы, чтобы без слёз попрощаться с ним. С благодарной улыбкой на лице проводила Махмуда.

И Оразгелди, выйдя во двор вслед за Махмудом, провожая его, высказал слова признательности:

– Махмут, счастливого тебе пути! Спасибо тебе за то, что ты из уважения к нам пустился в такой опасный путь!

– И вы будьте здоровы и счастливы, Оразгелди ага! – Махмут, пожав руку зятю, тепло распрощался с ним.

Через несколько минут после того, как Махмут, держа в руках винтовку, спустился с пригорка вниз, в долину, оттуда донёсся стук конских копыт. Потом перестук удалялся, становился тише и тише, а потом и вовсе затих, словно всадник вышел на дорогу, огибающую «Холм спорщиков гапланов».

Кругом царила тишина. Союнали был погружён в глубокий сон. Едва заметные днём холмы вокруг Союнали в ночи напоминали движущуюся в сторону села тёмную толпу. Оразгелди, прислушиваясь к шагам ушедшего шурина, мысленно благополучно перевёл его через реку, ещё немного постоял на улице и только после этого повернувшись, пошёл в дом.

* * *

Председатель сельсовета села Союнали Ягды Нарлы рано утром уехал в город на собрание и с видом победителя вернулся оттуда далеко за полдень. По тому, как он, задрав нос, на всех смотрел свысока, можно было догадаться, что председателя сельсовета что-то взволновало. И когда джигит, беседовавший с небольшой кучкой людей в тени недавно побеленного здания сельсовета, увидев начальника, подбежал к нему, принял поводья коня и спросил: «Шура ага, вы вернулись?», по его тону можно было понять, что у того прекрасное настроение.

– А ты что, сомневаешься в том, что я вернулся? Разве ты не видишь человека, который, как гора, восседает в седле коня? – весело произнёс глава сельсовета.

Обычно, возвращаясь с собрания, особенно летом, он был без настроения, потому что там приходилось выслушивать критические замечания в свой адрес. Хотелось чаю напиться, утолить жажду. И всегда, сойдя с коня, он первым делом задавал вопрос: «У вас нет настоянного чая?».

И пока он не выпьет весь ароматный напиток, никого из ожидающих его людей не примет, даже если мир перевернётся. Ханума в это время сидит снаружи и никого не пускает к нему, объясняет: «Председатель только что вернулся с собрания и поставил перед собой чайник чая. Подождите немного, пусть он хоть жажду утолит, спокойно попьёт чай!» В связи с этим чаепитием по селу ходили разговоры, что Ягды как-то заявил: «Пока я пью чай, пусть никто меня не беспокоит, даже если придёт сам Нарлы гамышчи, не портьте мне настроение!». При этом он имел в виду своего отца.