Очаг

Когда Оразгелди, отделив от отары чабана Гуллара часть принадлежащих Кымышам овец и разделив её надвое, пригнал с собой порядка тридцати баранов, Ямат бай, только пригнавший овец с пастбища, поставив тунчу на огонь, готовился в коше к чаепитию. Стоявшая на огне тунче уже зашумела, на поверхности воды образовались пузырьки, и она уже готовилась закипеть.

Когда собаки, почуяв чужака, залаяли, Ямат бай посмотрев в ту сторону, увидел вдалеке человека на ишаке, гнавшего перед собой в его сторону небольшую отару овец. Ничего не зная о случившемся, Ямат бай был удивлён, увидев и узнав Оразгелди, и не мог понять, с каких пор он заделался чабаном. Прогнав собак, Ямат бай, глядя то на Оразгелди, то на животных, хоть и не понимал, отчего тот пригнал часть овец из отары гапланов, всё же встретил неожиданного гостя по-родственному тепло:

– Племянник, поздравляю тебя с новой должностью!

Прежде чем ответить, Оразгелди опустил голову и выдавил из себя улыбку, давая понять, что у него есть разговор.

– Спасибо, дайы!

– Скотина твоя в хорошем состоянии, – заявил Ямат бай, бросив взгляд на овец.

– Но это же чабан Гуллар их пас! – согласился с Ямат баем Оразгелди.

Сидя в тени шалаша Ямат бая за чаепитием, Оразгелди рассказал тому о новом повороте судьбы Кымышей. На спокойном лице Ямат бая, в его миндалевидных глазах промелькнула озабоченность. Тяжело вздохнув, он произнёс:

– Э-эх, и куда всё это приведёт?

– Одному Богу это известно, дайы…

– Ну, да, а что ещё ты можешь сказать, если у тебя другого выхода нет?

На сердце каждого из них лёг тяжёлый камень…

А над песками поднимался жар. Временами откуда-то сзади доносилось ленивое тявканье собаки. Помимо коричневой суки, занявшей место рядом с Ямат баем в тени шалаша, все остальные собаки попрятались где-то от жары.

… От Ямат бая Оразгелди вернулся поздно вечером. Теперь из его головы не уходили тревожные мысли о судьбе родителей после того, как они отправятся в ссылку. Он думал и о том, чтобы забрать их с собой, но ведь старики не вынесут долгого пути. Не давали покоя и мысли о том, что теперь их жёнам и детям тоже придётся переносить все эти испытания, но если даже он оставит их здесь и отправится в ссылку один, кто за ними присмотрит здесь, кто помогать им будет. Нет, конечно, он не оставит здесь свою семью, заберет всех с собой, а вот что делать со стариками, как бросить их на произвол судьбы? Разве они заслужили такую старость? Им-то всё это за что?

Когда он подъезжал к селу, совсем стемнело. Над холмами Гарабила взошла полная луна, сейчас она была необыкновенно красива. Сейчас вокруг неё в предвечерних сумерках образовались островки редких белых облаков. Обычно эти островки, озарённые светом луны и звёзд, становились отчётливо заметными. Но таков обычай небесных знаков: стоит ночи закруглиться, как и они начинают бледнеть, а затем и вовсе исчезают.

Когда Оразгелди вернулся в село, время было позднее, во многих домах уже погасли огни, жители отходили ко сну. Подстегнув своего ишака-коня, он погнал его по пологому берегу арыка позади мельницы Гуллы эмина. Подогнув свои ноги, он сумел пройти это место, не замочив их. Он увидел, как из дома мукомола вышел Гыты кел, он шёл, что-то бормоча себе под нос.

Оразгелди подумал, что тот, не зная, чем себя занять, приходил к мельнику поболтать. «… Если теперь и Гуллы эмина сажают, то участь таких, как я, будет невыносимой. В его доме если не каждый день, но довольно часто готовилась еда для таких, как мы, голодных. Всегда можно было зайти туда и досыта наесться. Да, пришли большевики и всё перевернули с ног на голову… Мало кому по силам делать то, что делал Гуллы эмин, даже если на это имеются возможности. Пусть бы, например, делал людям добро сын Нарлы чопчи! Но для этого надо иметь щедрость души, и разве Акынияз бай из Афганистана, прослышав, что Ягды стал председателем сельсовета, не сказал: «От Ягды народ не дождётся хлеба!»? Да ведь Акынияз ага мудрый человек. Иначе разве стал бы помнить о нём Гайгысыз Атабаев в Ашхабаде?» Увлекшись собственными мыслями, Оразгелди почувствовал, что ему стало жарко, сняв с себя дон, он сложил его и закинул на одно плечо. Он так погрузился в собственные размышления, что не почувствовал, что за ним едет на ишаке человек. Оразгелди наблюдал за тем, как тот размахивал руками, словно споря с кем-то и что-то тому доказывая. Чтобы не сбить настроения Гыты кела, Оразгелди ехал за ним тихо, не подгоняя своего ишака.

Видя, что тот ведёт себя странно, Оразгелди подумал о том, что Гыты кел, дружа с мельником, вместе с ним принял дозу терьяка и теперь находится в возбуждённом состоянии, в приподнятом настроении. Прислушавшись к словам Гыты кела, удивлённо подумал: «Ба, мы-то думали, что пока что никто, кроме нас, не знает о нашей высылке, а оказывается, этот слух распространился по селу со скоростью молнии! Уж если об этом знает Гыты кел, который не очень-то общается с людьми, значит, в селе нет человека, который бы не слышал об этом».