Очарование тьмы (ЛП)

Ещё посмотрим. Может, танцев вообще не будет. Я с Рейфом точно не стану. Не пристало пленницам танцевать с королями. По крайней мере, в мире, где я хотела бы жить.

Растянувшись поперёк кровати в одной уютной мягкой сорочке, я записывала вырванные из Песни Венды стихи. После стольких лет я наконец возвращала её изначальные слова на место. Они убористыми строчками ложились на оборотную сторону оторванной страницы.

Преданная своим родом,

Избитая и презираемая,

Она изобличит нечестивых,

Хотя многолик Дракон

И сила его не знает границ.

Ожидание будет долгим,

Но велика надежда

На ту, что Джезелией зовется,

Чья жизнь будет отдана в жертву

За надежду на спасение ваших.

Каждое слово Венды отчётливо звенело в памяти, хотя поначалу меня заботило только: «Чья жизнь будет отдана в жертву». Теперь же мне не давала покоя другая фраза: «Она изобличит нечестивых».

Я дотронулась до обгоревшего корешка, скользнула по яростно оборванному клочку на месте последней страницы. Пророчество хотели скрыть от всего мира.

Я улыбнулась.

Кто-то меня до глубины души ненавидит. Или ещё приятнее — боится. Не хочет, чтобы я вывела его — или её — на чистую воду.

Страх. Гнев. Отчаяние. Вот чем пропиталась эта обгоревшая книга без страницы. Я распалю этот страх, уж точно распалю, потому что хоть люди на грани способны на что угодно, они ещё и вконец глупеют. Раскрыть главных участников заговора жизненно важно. Я раздую из их страха пожар, задушу дымом, чтобы они показали истинное лицо.

Если Малик предупредил заговорщиков обо мне, о внезапности можно забыть. Они подготовятся и будут ждать. Но раз и я всё знаю, надо обернуть это себе на пользу. Хоть как-нибудь!

Я отложила книгу и откинулась на подушки, думая, как покончить с изменниками и при этом не раскрыть себя. Придётся прожить хотя бы столько, чтобы выяснить, кто в сговоре с канцлером и королевским книжником. Может, кто-то из областных дворян? Власти у них немного, и это мне на руку — если повезёт, к зимнему заседанию уже буду в столице, и они ничего не смогут сделать. А вдруг остальные министры? Командир стражи? Министр торговли? Главнокомандующий? Из всех только хронист вечно поглядывал на меня с недоверием и ревностно берёг время отца. Сбросить ли его теперь со счетов? Впрочем, я избегала очевидного — отец приказал меня арестовать. Он, конечно, человек непростой, но в жизни не предал бы собственный народ, да и сговариваться с Комизаром не стал бы. Неужели он марионетка? Надо миновать свиту его прихлебателей, и поговорить с ним с глазу на глаз. Да уж, задачка не из лёгких. Что мне грозит?

Я зарылась пальцами в соболиное одеяло, стиснула нежный ворс в кулак. Нельзя забывать и про отца. Помню, Вальтер сказал: «прошел уже почти месяц, а он по-прежнему бушует». Даже любимый принц Вальтер тайком путал следы тайком от короля. С тех пор, уверена, злоба отца ни капли не поутихла. Я ведь подорвала его авторитет, унизила. Станет ли он вообще меня слушать? Сказанное-то ничем подкрепить не смогу. Меня заклеймили врагом государства, совсем как племянника, которого он велел повесить. А моё слово против слова канцлера… Кому отец поверит — мне или тому, кто верой и правдой служил короне столько лет? Без доказательств канцлер и книжник так извратят мои заявления, что в глазах отца я буду просто вертеться из страха, лишь бы увильнуть от наказания. Помнится, когда я в последний раз съязвила канцлеру, отец так рассвирепел, что приказал увести меня в покои. Как же они решат заткнуть меня теперь? В груди похолодело. Рисков целый клубок, и мне его не распутать. А если я вообще ошибаюсь? Рейф вот в этом уверен.

Вся надежда на братьев, да ведь только они совсем юнцы, — одному девятнадцать, другому двадцать один. И оба невысоких военных званий. Впрочем, если вдвоём надавят на отца, может, тот и прислушается ко мне. А если нет, значит, все вместе заставим прислушаться. На кону слишком многое, не до церемоний.

Где-то вдалеке музыканты заиграли по второму кругу. Вечер был в самом разгаре. Проникновенная мелодия шептала тысячью струн, перетекала бархатистым, но в то же время дерзновенным хором. Руки порхали над инструментом, что звучал, как наша мандолина, только чуть глубже, чуть жарче. Играли «фараш», боевой танец, как объяснил Джеб, когда зашёл за мной. Я сказала, что ещё не готова и отпустила его, затем шепнула страже, что вообще никуда не пойду, а они вот пусть сходят повеселятся. Даже поклялась, что и шагу из шатра не сделаю, поцеловала два пальца и воздела их к небесам… про себя моля богов простить мне маленькую ложь. Но безбожные олухи-солдаты не шелохнулись, даже когда я заметила, как вкусно пахнет мясом, хотя у них перед глазами явно так и стояли зажаренные поросята.