Очарованный

Это противоречило правилам Ордена. Они категорически запрещали интимные отношения с рабами. Они были собственностью. Домашний скот. Ничего больше, а может быть, и того меньше. Жениться на рабыне означало жениться на корове, которую ты хотел зарезать. Это был худший из всех грехов, который беспощадно наказывался обществом. Парень, с которым я учился в Итоне, был кастрирован за преступление любви к своему рабу более десяти лет назад, но это было наказание, которое никто скоро не забудет.

— Если бы они с ней покончили, ты бы знал, сынок. Орден хочет, чтобы ты знал, почему ты платишь цену за свое непослушание. Я скажу, что Шервуд только что говорил с Уиллоусом и Кэнби о твоей наглости. Я думаю, речь шла о наказании. Если не для тебя, — сказал он с медленной, лукавой улыбкой, которая распространяла яд, как масляное пятно, по спокойному выражению его лица, — то для нее. Может, и хорошо, что она сбежала.

— Она ни черта не сбежала, — огрызнулся я.

Козима никогда бы этого не сделала.

Я сломал ее так же, как Бог сломал своих падших ангелов, оторвав им крылья и лишив их света небесного света. Но она выдержала. Более того, она чертовски хорошо процветала, принимая мои греховные исследования и испорченный образ жизни, как будто она была рождена для этого.

Она была самым храбрым человеком, которого я знал. Никакие невзгоды не могли отвлечь ее от меня. Нет, если только она не хотела быть там.

А она хотела.

По крайней мере, какой-то голос в моей груди, который я никогда раньше не слышал, прошептал мне, что она это сделала. Что она была создана для меня на каком-то космическом уровне.

Вполне уместно, что ее имя означало красоту космоса, потому что для меня она олицетворяла именно это.

Красота всего живого.

Моя грудь болела и горела, когда я думал о тех случаях, когда я хотел сказать ей что-то подобное, но воздерживался. Поэзия и эмоции предназначены для бедных и необразованных, как всегда проповедовали мой отец и наставники.

Только с Козимой мысль о том, что я обеднею и лишусь своего огромного богатства и значительного влияния, казалась почти предпочтительной, если это означало, что я буду свободен… быть с ней.

— Она бы не убежала, — повторил я, снова подойдя к отцу и прижав руку к его бессердечной груди, чтобы удержать его. — Нет, если только кто-то ее не заставил.

— Женщины слабы. Думаешь, она справится с таким человеком, как ты? Женщин нужно использовать, Александр, а не лелеять. Разве я тебя ничему не научил? — Ноэль усмехнулся.

— Ты научил меня всему, что определяет человека, которым я не хочу быть, — сказал я сквозь стиснутые зубы. — Если ты думаешь, что твои манипуляции не позволят мне узнать, кто отнял у меня жену, ты глубоко ошибаешься. Я не только найду их, но и прикончу голыми руками.

Чтобы подчеркнуть свою мысль, я еще раз обхватил руками его горло, сжимая так сильно, что почувствовал, как кости его позвонков скрежетали друг о друга.

Он позволил мне.

Зловещее предчувствие прокатилось по моей спине.

Всю мою жизнь мой отец всегда был на шаг впереди. В детстве я видел, как его ставили в невозможные положения по отношению к кредиторам, к испытывающим властолюбивым членам Ордена, когда я взрослел, и каким-то образом каждый раз, когда казалось, что конец близок, он ускользал из их хватки и оказывался на высоте.

Если он позволил мне наказать его сейчас, то потому, что это послужило его цели.

С отвращением я позволил ему упасть на ноги, а затем ленивым ударом ногой выбил их из-под него, так что он упал на траву возле дома.

Он пристально посмотрел на меня, его больше беспокоили следы грязи на его костюме от Spencer Hart, чем любое насилие, которое я ему причинил.

— Печально, как сильно ты позволил этой женщине проникнуть тебе под кожу. — Он усмехнулся надо мной, поправляя запонки. — Ни на одного моего сына не должна так влиять женщина, даже если она привлекательна.

Привлекательна?

Это слово было слишком бесцветным, чтобы описать ее. Она была великолепна от кончиков волос цвета полуночи до кончиков густых темных ресниц. Она была самым прекрасным созданием, которое кому-либо в ее жизни когда-либо посчастливилось увидеть, и все ее части, все это великолепие принадлежало мне.

Не только потому, что я завладел ею, сломал ее и использовал.

Но потому что по сути, черт возьми, на первобытном уровне она принадлежала мне.

Я зарычал низко в груди. — Ты явно мне не поможешь. Я выясню, кто ее похитил, даже если мне придется угрожать каждому влиятельному человеку на этой свадьбе.

— Эта фиктивная свадьба, — напомнил он мне. — Ты женился на ней только в ошибочной попытке выкопать себя из глубокой темной ямы, в которую ты загнал вас обоих верно?

Я стиснул зубы и коротко кивнул ему.

Он не заслуживал знать, что я чувствую к своей рабыне.

Моя topolina (с итал. мышонок).

Моя жена.