Очень хочется жить. Рассудите нас, люди

Елена находилась, должно быть, недалеко от нашего дома: не прошло и десяти минут, как в передней раздался звонок, отрывистый и нетерпеливый.

— Что с тобой? — спросила Елена резко, увидев меня сидящей на полу.

Глазам моим стало горячо от подступивших слез.

— Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне? — сказала я, поднимаясь.

Мы закрылись в моей комнате. Елена, не раздеваясь, лишь откинув полупальто, села в кресло. На похудевшем лице глаза ее казались огромными. От гнева они стали совершенно зелеными.

— Как ты могла так поступить? — спросила она.

— Как?

— Вот так, подло? — Она никогда не стеснялась в выражениях.

Мне хотелось, чтобы она меня поняла.

— Послушай, Лена…

— Не хочу я тебя слушать, — прервала она. — У меня нет слов, чтобы выразить тебе все свое возмущение. Эх ты, генеральская дочка!. Нет, я совсем другого человека знала. Ты — иная.

— Да послушай…

Елена рванулась из кресла.

— Не хочу, не хочу. Я тебе все сказала, что думала, теперь уйду.

Меня тоже прорвало, вся боль, которая накопилась во мне за это время, вдруг выплеснулась криком.

— А я хочу, чтобы ты меня выслушала! В чем моя подлость? В том, что не могу и не хочу жить в бараке? А в бараках никто не хочет жить, все ждут лишь счастливого случая, чтобы вырваться оттуда!..

Елена с презрением вскинула голову.

— Зачем же ты ушла из дому в тот самый барак? Знала, что не царский дворец.

— Знала. Но я любила Алешу. Я надеялась, что он рано или поздно переедет ко мне.

— Он к тебе не переедет, — с какой-то беспощадной определенностью заявила Елена. — На это не рассчитывай.

— Переедет, — сказала я. — Вот увидишь. Вот только папа появится.

— И папа твой не поможет.

Своей категоричностью Елена вызывала во мне озлобление.

— А я в барак не вернусь, — выкрикнула я с горячностью, лишь бы не сдаваться. — Почему это я должна ему во всем уступать? Если он меня любит, то какая ему разница, где жить со мной. Я не предлагаю ничего ужасного, кроме приличных условий! Что в этом позорного?

Елена долго и с какой-то жалостью смотрела на меня.

— Ты говоришь чепуху. Женя, — сказала она глуховато и печально. — Вернись к нему. Он очень в тебе нуждается.

Я прислонилась спиной к стене — ноги вдруг ослабли.

Елена встала. Подойдя ко мне, она порывисто обняла меня, произнесла сдавленно:

— Прощай. — И вышла, не оглянувшись.

«Подожди! Милая, родная, не оставляй!..» — хотелось закричать мне, но не смогла.

…Я осталась в доме одна. Тишина давила, как, наверно, давит слой воды на большой глубине, — хотелось вынырнуть к. солнцу, к людскому шуму, на простор… Я стала подметать пол, чтобы чем-то занять себя. В это время и зазвонил телефон лихорадочно и тревожно — так вызывает междугородная станция. Я схватила- трубку. Папа! Он удивился, услышав мой голос.

— Женя? Ты дома?

— Папа! Папа, приезжай скорее. Пожалуйста. Я тебя очень, очень прошу… — Я опять расплакалась, не выдержала. Папа замолчал, и я поспешно позвала: — Папа, папа!..

— Ну-ка, без паники, — сказал он строго. — Спокойней. И вытри глаза. Вот так… А теперь объясни толком, что за трагедия разыгралась у вас?

— Расскажу, когда приедешь. Мне нужна твоя помощь. Просто невозможно, как нужна! Такое дело, папа… Ну, я не могу говорить по телефону…

— Мама дома?

— Нет, она ушла в институт.

Папа опять помолчал, должно быть раздумывая о чем-то.

— Я прилечу через два дня, — сказал он. — Дела твои уладим. Все будет хорошо, А ты держись храбро. Слышишь, Женька!

— Слышу, папа! — крикнула я.

Нас разъединили. Я постояла немного, прижимая к груди трубку, затем бережно положила.

Вернулась из магазина Нюша. Я взяла у нее сумку с продуктами, помогла раздеться.

— Оживела, — врастяжку произнесла Нюша с радостным изумлением.

— Папа через два дня прилетает, — выпалила я.

— И слава богу! А то закатился — и нет его. Дочь изнывает от горя, а ему и дела мало… Теперь все уладится. Ты теперь прибери себя да выйди-ка погуляй, проветрись…

К вечеру ко мне пришел Боря Берзер. Разделся, два раза скользнул по замшевой курточке, расстегивая и застегивая «молнию». Я провела его в свою комнату.

— Как настроение, затворница? — Он был в курсе всех моих событий.

— Спасибо, Боря, немного лучше, — ответила я. — Папа скоро приезжает.

— Тогда все в порядке. — Боря сел в кресло, взглянул на меня своими черными мягкими и грустными глазами и покачал головой. — Ох, и характер у тебя, Женька!.. Мечется, страдает, раскаивается, но стоит на своем!

Я усмехнулась.

— Какой характер? Просто глупость и беспомощность и больше ничего. И упрямство. Ведь я однажды, после того как на меня накричала Елена, — помнишь я тебе говорила? — я не выдержала и побежала в общежитие. Пришла, а окно нашей комнаты темное, чужое, мертвое. И у ребят темно, и у тети Даши тоже. Обошла вокруг, заглянула в красный уголок. Они все были там.

За столом Петр Гордиенко, Дронов и начальник управления Скворцов. Алеша стоял перед столом и что-то говорил. Дела какие-то обсуждали всей бригадой. Так хотелось постучать в окошко! Но не решилась. Понимаешь, Боря, не могу я к нему вернуться ни с чем. Он меня уважать перестанет. Ты чем-то взволнован, Боря?