Очень мелкий бес

Во второй комнате всю стену напротив двери занимал гигантский диван, весь в коричневых пятнах; сбоку дивана был втиснут торшер с розовым абажуром в цветочках. Перед балконной дверью, скрываемой тяжелыми портьерами цвета мокрого асфальта, располагался письменный стол с бронзовой чернильницей в виде избушки на курьей ножке; рядом с чернильницей стояла гипсовая фигурка мужика в лаптях с нацарапанным на спине именем «Женя» и телефонный аппарат, который пересекала глубокая трещина. В комнате также имелось два стула, пуфик с вызывающе торчащим из его недр куском поролона, холодильник и в углу тяжелый сейф ядовито-зеленого цвета, увенчанный угрожающе накренившейся стопкой папок. Справа от сейфа на полке хранились издания «Эдема»; книг серии «Любовный роман» было уже штук пятнадцать — вместе с Каляевым эту ниву возделывали еще по меньшей мере шесть авторов. Здесь обитал сам Конотопов, а также, когда наступал срок квартального отче­та, возилась с бумагами Изольда Рудольфовна.

Кроме того, в этом же доме «Эдем» арендовал под склад подвал, где хранились книги. Правда, подвал почти всегда пустовал, ибо продукция «Эдема» — не то, что продукция «Прозы», — на складе не залеживалась. Подвалом заведовал подполковник за­паса Рудольф Петрович Ковыряко, совпадение имени которого с отчествами конотоповских теток очень веселило Конотопова, звавшего Ковыряко дедушкой Рудиком.

Больше штатных сотрудников в «Эдеме» не было. Функции главного редактора Конотопов возложил на себя, а корректора — на Веронику Рудольфовну, назначив ей за это двадцатипроцентную надбавку к зарплате. По поводу «не», в экстазе сливающихся с глаголами, неуместных запятых, несогласования падежей и прочих орфографических пакостей Конотопов сильно не переживал. «Ведь не умер же никто, нет?» — сказал он Каляеву, когда тот в брошюре о кровососущих насекомых, выпущенной «Эдемом» вслед за «Страстью на склонах Фудзиямы», нашел четыре различных написания слова «дезинфекция» — «дизинфекция», «дезенфекция», «дизенфекция» и даже «дизинфектция».

Поплутав по прямоугольным дворам с мусорными баками и чахлыми палисадниками, Каляев отыскал нужный дом и, не дождавшись лифта, пешком пошел на шестой этаж. Он вполне созрел для того, чтобы обрушить на голову Конотопова, зажавшего его кровные и вообще обманувшего его в лучших ожиданиях, все накопившееся и от бегства Игоряинова, и от пуха, проникшего в носоглотку, и от этого блуждания по дворам в то время, когда следовало сидеть в домашней тиши и творить нетленку — ту самую, что по дурости он отложил в сторону ради написания кошмарных «Страстей» и «Пиршеств».

Добравшись до обитой дерматином двери, Каляев нажал кнопку звонка, под которым было написано фломастером «Звонить три раза». Никто не открыл. Каляев выругался и нажал звонок еще дважды. Из-за двери соседней квартиры раздавались глухие удары, но в «Эдеме» стояла первозданная тишина. Каляев потоптался на лестничной площадке, соображая, где искать Конотопова. Он весь кипел и был готов осуществить вариант номер два, а именно набить бывшему однокурснику морду.

Соображал он, однако, не зря, поскольку вспомнил о существовании Ковыряко и поспешил по лестнице в подвал. Рудольф Петрович пребывал на посту. Он сидел, раздетый до майки и трусов, перед натюрмортом из расстеленной на столе газеты, жестяной банки с селедкой и бутылок с пивом.

— Где? — Каляев ткнул пальцем в потолок подвала.

—  Григорий Алексеич-то? — вопросом на вопрос ответил Ковыряко, чулком снимая кожу с крупной жирной рыбины.

— Да, Григорий Алексеевич! — произнес Каляев яростно.

— Не знаю, — равнодушно сказал Ковыряко. — Я за Григорием Алексеичем не слежу. Рудольфовны обе уехали огород копать, а Григорий Алексеич... Кто ж его знает, Григория Алексеича?..

Он взял селедку двумя руками и вгрызся в лоснящуюся спинку.

— А может быть, у вас ключ есть? Я автор, мне рукопись надо забрать, — непонят­но зачем соврал Каляев, хотя смысла проникать в «Эдем» в отсутствие Конотопова не было никакого.

—  Ключ?  —  опять  с  вопросительной  интонацией  произнес  Ковыряко  и  положил на газету обглоданный рыбий скелет. — Ключ есть... То есть нет. Нет у меня ключа.

— Так есть или нет?— зачем-то стал настаивать на внятном ответе Каляев.

Рудольф Петрович выдержал паузу, в продолжение которой виртуозно лишил кожи еще одну селедку, и сказал:

— Пиво будешь?

Тут бы Каляеву дать волю своему раздражению — все складывалось сегодня не так, как надо, ну решительно все, — но он сумел удержать себя в руках.

— Буду! — ответил он, как отрезал, и взял бутылку. — Открываете чем?