— Несомненно, я уважаю женские слабости, — отметил я. — И мог бы пойти вам навстречу… как друг. Друзья, тем не менее, обычно помогают друг другу.
— Это то, что в Тавельни называют дружбой, — премьер внимательно посмотрел на меня. — Поддерживать друг друга… в моменты нужды.
— Именно, — я сделал свою улыбку на полтона теплее. — Я надеюсь, мы с вами поймём друг друга верно. Тогда, несмотря на неоднозначность ситуации, я оставлю меры по отношению к леди Элизавет на ваше усмотрение. Тем не менее, я попрошу, чтобы эти меры всё же были приняты: её вмешательство касалось… деликатных материй моей жизни.
— Я понимаю вашу позицию. Леди Элизавет не хотела оскорбить вас, но это… недопонимание зашло излишне далеко. Полагаю, климат столицы пагубно влияет на её здоровье и проницательность. Она покинет столицу этим вечером и проведёт пару лет в поместье на водах, — сказал премьер.
Что же, это даже немного больше, чем я рассчитывал. Разумеется, замечательно было бы допросить саму Элизавет, но будем честны: я в чужой стране. И так уже обнаглел куда больше, чем следовало. Моя сестрёнка накрутила бы мне за такие выходки хвост.
И права бы была.
— Что же, — сказал я. — Полагаю, мало кому вредит отдых на природе.
— Хорошо, что здесь мы сходимся во мнениях. И почему бы нам не обсудить некие дружеские услуги между нами?..
*
В поместье я возвращался в приподнятом настроении.
Встреча прошла даже лучше, чем я мог надеяться. И собственная сестра не откусит мне голову — какое облегчение… Будь я сейчас дома, обернулся бы драконом. Или, на худой конец, ледяным вихрем. Но здесь, в Тавельни, пришлось грузиться в мобиль представительского класса и терпеть его медлительное скольжение в транспортном потоке. Я наблюдал за сменяющими друг друга картинами городской жизни: торговцами и лавочниками, ремесленниками и магами, дельцами и ворами. Очень много людей, всюду идут стройки, пар вырывается из труб фабрик, магпроизводства отбрасывают на облака свой свет.
В Вел-Лерии узкие улицы. И очень много разномастного транспорта. Этот город дышит жизнью, растёт, развивается… Но у него есть изнанка, верно? Она всегда есть.
Интересно, какой видела Вел-Лерию Шери?
Возможно, я поступил неправильно. Может, мне следует найти её. Тайно, разумеется. И позаботиться о будущем. Возможно… Как я устал от странных чувств, разрывающих меня изнутри. Дайяна, Шери...
Если это не приворот, то, возможно, у меня просто что-то с головой.
— И почему это старушке нельзя смотреть на принца? — этот скрипучий голос я услышал, когда подъезжал к посольскому кварталу. — Молодым можно, а бабуле нельзя?
Это был один из многих голосов, на самом деле. Там были репортёры, штурмующие наш дом девицы и одна Бездна Фоморья знает, что ещё.
Но я прикипел взглядом к тощей старушке в дурацкой шляпке, одетой в непонятные лохмотья.
— Ну вот, — сказала она, уставившись на меня своими светлыми глазками, и что-то внутри перевернулось. — Теперь и старая я видала принца! А красивый он у вас.
Я невольно улыбнулся в ответ и шагнул к ней, но потом остановил себя.
Ну отлично. Раньше это были хотя бы молоденькие девушки, а теперь меня тянет к пожилой женщине. С той же силой.
Всё же, я определённо схожу с ума. А если со мной кто-то так играет… Найду. И прибью.
— Что, правда красивый? — спросил я.
— Да, — ответила старуха. — Прекрасный.
Я помедлил, но потом всё же подошёл к ней. Вокруг нас вспыхивали визоры.
— Возьми, — сказал я, сняв с руки одно из колец. — Продай и купи наряд получше. А не хочешь, так оставь на память. О том, что видела такого прекрасного меня.
Я подмигнул и, походя попозировав визорам газетчиков, направился дальше. Взгляд старухи прожигал спину.
Определённо, со мной что-то не так.
39
*
Определённо, со мной что-то не так.
Я шла по улице, сжимая в кулаке кольцо, и боялась даже представить, что сказала бы тётя Ленна о моей выходке.
Ничего цензурного, мне кажется.
Но, почитав газеты этим утром, я поняла, что хочу увидеть Или. Издали, краем глаза, натянув самый нелепый облик из возможных…
По-дурацки всё вышло.
Хотя, когда речь заходит об Или, “получилось по-дурацки” — это практически мой девиз. У меня отключается разум, самоконтроль улетает в трубу, и я делаю вещи, которых бы никогда не позволила себе в нормальном состоянии.
Я не знаю, почему он так на меня действует. Порой мне становится от этого даже немного страшно.
На самом деле, я не собиралась приближаться к нему. Семья бы этого не одобрила, это было глупо, бессмысленно и, в конечном итоге, опасно. Тем более что, честно говоря, мне и без того было, чем заняться: дома творилось форменное безумие, а сама я…
Меня начал преследовать голод.
Не только физический (с этим как раз вполне благополучно помогала справляться тётя Ленна, закармливая меня до упора), но и энергетический тоже. И вот тут было сложнее, потому что вместе с голодом пришла ещё и утомляемость, и выступать стало откровенно нелегко. Опять же, новогодние праздники отгремели, наступил мёртвый сезон, и работы для меня как для певицы было не так уж и много.
Недостаточно для того, чтобы унять голод.