Очень простые мы

(Щелчок. Кадр с одного зубца перескакивает на другой. Чуть медленней, чем раньше. Секундная тьма. Но вот — пленка жизни в нормальном ритме).

Старик прозрел! Свет. Солнце. Люди. И я тут тоже. МЫ все. Все перестают бегать по укатанным дорожкам житейских дел и находят свое призвание. Амели смеется, и мы смеемся. И с ней сейчас видим мир реальный, покрывало окончательно сползло и наши сердца полны света, яростного света, от которого даже больно. Целуемся и говорим слова любви, ни следа от спокойного равнодушного покоя, что овладел нами днем. Фильм кончается, и мы курим в тишине, мы так любим тишину. Ведь в ней мы слышим себя! Обнимаемся и засыпаем после бурной двухчасовой нежности тел……

«Я люблю тебя…Я тебя»! В наши глаза заглядывает свет звезд……

Но все, на сегодня хватит. Уже два часа ночи, а завтра на работу. Ставлю «Hooverphonic» и ложусь в постель, слушаю спокойный голос певицы. Мне тоже спокойно. Ощущаю запах ее волос на одеяле, кажется жасмин, и в центре груди становиться тепло. Засыпаю с ее именем на губах. Кадр

.

Снова пишу. Об ином дне? Да! Мы встаем и делаем завтрак и, расположившись на том же полу, жадно поглощаем макароны с сосисками, обильно политыми дешевым майонезом. «Слушай, там еще остался вчерашний салат»? Лениво пережевывая макаронину и заглядывая ко мне в глаза, спрашивает Оля. «Да, щас принесу». Открывая старенький, еще советский дребезжун-холодильник, украшенный наклейками а-ля фильмы ужасов, Годзилла в обнимку с Фредди Меркьюри, (правда, странное сочетание?), — я беру прозрачную миску с салатом и иду назад, по дороге поскальзываясь в лужице, оставленной кошкой, никак не желающей ходить по своим делам куда следует. «Блин, чтоб она сдохла», взрываюсь я, еле поймав взлетевшую под потолок салатницу.

Уже немного взвинченный, сажусь рядом с Олей, и молча накладываю салат ей на тарелку. Уничтожив салат, мы закуриваем и смотрим на грязные тарелки, которые надо отнести на кухню. «Лаки, я помою», угадывает мое желание Оля и уходит на кухню, на прощание многозначительно подмигнув и указав взглядом на постель. Я опять раздеваюсь и растекаюсь усталым телом по смятым простыням, вслушиваясь в журчание крана на кухне. Но вот он умолкает и скрипит дверь в ванной. Квартира наполняется смутным гулом, и чуть еле слышным свистом, это набирается ванная. Я слушаю эти звуки, пытаясь представить то, что сейчас делает Оля и улыбаюсь…

За окном шумит листва деревьев, глаза мои отмечают первые желтые пятна в ровном изумрудном цвете листьев, и я думаю над этим. Серые облака на небе раздвигаются, и в комнату входит солнце. Оно представлено в виде нескольких потоков света, и в этих потоках я вижу порхание мельчайших пылинок. Они медленно плавают там, сверкая и поворачиваясь вокруг оси и некоторые похожи на крохотных уточек. Вот одна проплывает мимо моего носа, вот другая.

Порыв ветра залетает в комнату, и они быстро мечутся, но вскоре опять успокаиваются. Мне как-то неспокойно, и я закуриваю, мешая дым с пылинками!

Тело расслабляется, сигарета шипит в черной мокрой пепельнице и в комнату входит Оля. Она закутана в старую простыню с желтыми пятнами, сквозь которую просвечивает ее смуглое тело, и я смотрю, как быстро набухают кружочки сосков под белой тканью. «ЛАКИ, ты здесь что делал»? «Мечтал-л. Смотрел-л-л на Солнце». «А, дай покурить».

Она ложится рядом и прижимается ко мне. Курит. Молча. Тушит и прижимается еще сильнее, от чего мне становиться трудно дышать. «Закрой жалюзи, мне солнце в глаза светит», шепчет она хрипло, и я опускаю их. Комнату окутывает интимный полумрак, от лучей, пробивающихся сквозь красные створки, и мы начинаем двигаться в убыстренном темпе, в жажде как можно быстрее получить вожделенное удовольствие. Взрыв света, луч солнца пробился сквозь заслонки и упал на хрустальный стакан, грязный от недопитого кофе. Мы утомленно дышим и смотрим друг на друга. Я думаю о ночи, волшебной ночи, столь отличающейся от дня. Тогда не было яростной страсти, а была нежность. Страстное удовольствие изменило цвет наших лиц, сделало его каким-то желтоватым, а глаза потеряли блеск, в глубине зрачков появилось что-то мертвое и мутное. А ночью они сияли как звезды.

«Подними жалюзи, что-то мне темно», требовательно и громко просит Оля и комната. Вуаля! Наполняется платиновым светом. Некоторое время мы плаваем, нежимся и жмуримся в этом теплом, сияющем океане. Мурлычем. Ластимся друг к другу. Я щекочу ее пяточки, от чего она еле слышно стонет, и глаза ее становятся совсем большими. Потом сбрасывает с себя покрывало и игриво водит пальцем по груди пытаясь утихомирить учащенное дыхание. Прошло минут пять…