Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно

Отразились подобные взгляды и в лекциях Любавского по истории Московской Руси последнего периода «древней» русской истории[338]. Прежде всего это проявилось в понимании существа рассматриваемого исторического процесса, для которого характерна эволюция удельного княжения в самодержавное абсолютистское (неограниченное) государство[339]. Такое понимание было господствующим не только среди историков либерального направления, но и официального, охранительного

[340]. Государство, по его мнению, сыграло решающую роль в формировании сословий и социальных групп. В отличие от предыдущих лекций роль экономического и географического факторов здесь выделена более выпукло, а характеристики князей-собирателей под влиянием Ключевского лишены идеализации. Несомненное влияние на интерпретацию роли социально-экономических явлений оказало использование в курсе результатов авторитетных специальных исследований историков России конца XIX начала XX в. (В. О. Ключевский, М. А. Дьяконов, С. В. Рождественский, Н. П. Павлов-Сильванский, А. С. Лаппо-Данилевский, А. С. Авалиани и М. Н. Покровский)[341].

Переломный момент в процессе перехода от удельных порядков к самодержавной России (сходный с установлением централизации во Франции), по Любавскому, княжение Ивана III; исходная его точка это XVI в.[342]

, а конечная первая четверть XVIII в. Основная причина, способствовавшая «собиранию», объединению Северо-Восточной Руси, это «скопление материальных сил в руках московских князей» вследствие «прилива» населения, обусловленного выгодным географическим положением Москвы вдали от татарских погромов. К этой основной причине присоединилась и «второстепенная», «производная» «симпатия» ханов к Москве, которая в силу своего богатства и многолюдства исправнее всех платила дань[343]. Вторая главная причина успехов собирательской деятельности князя «типичного кулака» лежала, по мнению историка, в той политической среде, в которой она проходила. Крайняя степень политической раздробленности Северо-Восточной Руси в XIV–XV вв. не могла способствовать дружному отпору и сопротивлению со стороны других князей, да и сам размер мелких княжеств облегчал, как считал Любавский, собирательную деятельность Москвы[344]. К объединению подталкивала и внешнеполитическая переориентация московских князей (на востоке от союза с Ордой до открытого стремления сбросить иго татар; на западе борьба за «киевское наследство»), вызвавшая появление новых сильных врагов (Великое Княжество Литовское). Усложнение внутриполитических и внешнеполитических задач заставило Ивана III прийти к мысли о невозможности их разрешения при существующем удельном порядке

[345].

В такой трактовке проблемы централизации русских земель ученый, верно отмечая «материальные факторы» как основные причины успехов централизованных усилий Москвы, неправомерно сводит их по существу к одному географическому, добавив также связанную с ним демографическую концепцию в объяснении причин «возвышения» Москвы. Производительные силы Северо-Восточной Руси, их рост в XIV–XV вв. остаются в тени. Разумеется, игнорируется и сословная борьба крестьян с феодалами, заставившая последних искать союза с великокняжеской властью.

Объяснение политических потрясений XVI в. решалось историком по Ключевскому и Платонову. Боярство, которое смогло бы потенциально составить аристократическую оппозицию абсолютизму, ослабляется еще до опричницы, которая в своих конечных результатах привела к торжеству «монархического абсолютизма, к падению его (боярства. Д. К)

общественного и политического значения»[346]. Удар был нанесен главным образом той части боярства, которую составляли князья (потомки удельных князей «княжата» Ростовские, Белозерские, Оболенские и др.), с целью покончить с опасными для царского абсолютизма «пережитками удельной эпохи»[347]. Но общественно-политическое значение высшего московского боярства было подорвано еще раньше. Причины его экономического ослабления заключаются в установлении обязательной службы с княжеских и боярских вотчин, чрезвычайно тяжелой и разорительной, миграции крестьян XVI в. из центральных районов страны в пограничные районы Дикого поля[348], которая подорвала основы вотчинного землевладения.

Одновременно с возвышением дворянства как правящего сословия (с последней четверти XV в.) укрепляется поместье главное средство для его содержания. В силу наследственной обязанности военной службы поместье по существу становится уже в XVI в. наследственным владением[349]. Развитие поместного землевладения, по верному наблюдению историка, имело огромные последствия для крестьянина.