Очерк о родном крае (СИ)

Затем, по короткому всплеску пламени впереди, Марек понял, что Дима влепил-таки 'мухой' по лежке снайпера. Но еще раньше он ощутил себя крылышками стабилизаторов на гранате, поймал блеск оптики, выдохнул, коснулся краем сознания мертвого Сергея, словно сообщая ему, что тот, кто его убил...

Хлоп!

Что-то остро и зло ткнуло Марека в плечо и опрокинуло навзничь. Он отделился от мира, раскинул руки и замер.

Умер?

Странно. Сквозь тупую, толчками дергающую плечо боль ему подумалось, что это произойдет как-то по другому. Не так прозаически.

Небо заглянуло в него, насмешливо уставилось дымным завитком зрачка. Что? - спросило оно. - Ты действительно думал, что ты бессмертный?

Полагал, прошептал Марек.

Тогда и лежи здесь, сказало небо.

Но как? - удивился Марек. Я же ничего не успел.

Высоко в небе возник хвостик инверсионного следа. Будто кривая улыбка. А чего ты хотел? - сказал в Марековой голове голос. Многие так и умирают. Некоторые во младенчестве, некоторые чуть старше.

Но мне хотя бы на полчаса, сказал Марек.

Полчаса? - усмехнулось небо. Ты загляни в себя, Марек Канин. Что в тебе есть? Что в тебе есть такого, чтобы гореть полчаса?

Марек задумался.

Он лежал и вспоминал свою жизнь. Не детство, нет. Злость на свою страну вспоминал. Мечты уехать из 'совка', который лопался, брызгал соком революций и суверенитетов. Вспоминал толпы в магазинах, замордованных, невменяемых людей с вытаращенными глазами, которым ежедневно открывали 'правду' об их Родине и их жизни. Талоны, ценники, стихийные рынки-гадюшники на каждом углу. Дерьмо под ногами, дерьмо в газетах и телевизорах, дерьмо в головах.

Немецкий, усиленно. Ich habe... Ich suche arbait, herr...

Стыдно. Горько. Он сам был как взведенная пружина, колючая проволока с ядом на шипах. С отцом тогда конкретно...

Чего молол, господи! В чем обвинял! Довели страну! Изуродовали! Рассовали гениев по лагерям! Тебе не страшно, папа? Тебе мне, молодому, обманутому поколению, в глаза смотреть не страшно?

Я нависал над ним, тяжело навалившимся на стол, сжавшим ложку в пустом, с редкими дольками картофеля супе. Я казался самому себе судьей, палачом, воплощенной справедливостью. А отец молчал. Только морщины на его лице проступали резче. Что он мог мне ответить? Разве я услышал бы его?

Прости, папа.

Меня обманули. Я сам был рад обмануться. Саморазрушение так упоительно! Лети, душа, в ад. Ниже, ниже...

Мало, сказало небо.

Хорошо, сказал Марек, чувствуя, как в перебой боли начинает разгораться злость. А ненависть, ненависть тебя устроит? Я должен подняться, чтобы убить их всех! Должен. Подняться. Потому что они не видят меня живым. Потому что убили Андрея. Потому что убили Свиблова, убили Сергея, убьют маму и Дину, и командира Славку с его маленьким отрядом из мальчишек и девчонок, если я не встану. Весь их интерес - сделать нас мертвыми.

Мне хочется поймать Сельматри, тварь с итальянским носом и холодными глазами, и бить его затылком о ребро бетонной балки, спрашивая: 'Почему? Почему? Почему?'. Пока европейский череп не брызнет осколками.

Мне не нужен его ответ, в любом случае, он будет лживым.

Я чувствую, я вижу, я могу говорить за город и мир, потому что я понял, что составляю одно с ним целое. В это можно не верить, но так есть. Бывший мигрант наконец-то набрался ума. Ничего не хочу, кроме того, чтобы мой город, мой край, моя страна - жили. Понимаешь? Дай мне эти полчаса.

С неба капнуло.

Марек от удивления моргнул и рывком сел. Вместе с ним, в нем ожило прошлое и будущее, обожгло гарью настоящее, зазвучали живые и мертвые голоса. В разбитом циферблате стальным зубом торчал осколок. Нет времени.

Все-таки бессмертен, выдохнул Марек.

Он подтянул автомат и встал на одно колено. Давайте, подходите! Ненависть полыхала внутри жарким костром. Мир горел, дышал яростью, раскачивая дымы и горизонт. Хватит на полчаса?

Он несколько раз выстрелил в мельтешение натовских фигурок. С перекрестка его поддержали огнем, и Марек едва не разревелся - жив Дима, жив.

За спиной взвизгнули покрышки, потом захлопали дверцы, кто-то грузный взрыл носком сапога землю, упал рядом.

- Бердыч?

- Ну!

В руках у бородача из 'Ктулху' было помповое ружье. Одет он был в те же брезентовую куртку и штаны-хаки, что Марек видел на нем в последний раз.

- Как ты здесь?

- Стреляли! - ответил Бердыч.

Ружье бухнуло, посылая заряд картечи в сторону базы.

- Мы подумали, че это вы без нас? - Бердыч пригнулся, укрываясь от пуль. - Раз пошла такая пьянка...

- Ага.

За соседний отбойник нырнул парень, в котором Марек с изумлением узнал обладателя дорогого 'рэйндж ровера', что в первый день подвозил его с вокзала до администрации. В руке у него был 'макаров'.

- А вы...

- А меня уже достали эти твари! Разъездились они! Правил дорожного движения не знают. Ты видел, как они ездят?

Марек, улыбаясь, кивнул.

- Контуженный, что ли? - спросил парень.

Марек мотнул головой. Ему стало удивительно хорошо. Пули чирикали, клевали за спиной автомобильный борт. Парень выглянул за отбойник.

- Вы тут, смотрю, славно воюете.

Он выстрелил в одну из фигурок у ворот.