Читаем Очерки полностью

"Портрет" этой среды будет существенно обеднен, если не сказать о "пенкоснимательском", поверхностном и потребительском отношении Зилова и его друзей к культуре. Как таковая, культура, "вторая природа", им вообще не нужна, хотя чисто внешними приметами ее они охотно пользуются. Примером намеренного, нередко вызывающего по своим внешним формам и рассчитанного на эпатаж снижения общекультурных норм и традиций может служить язык, речь Зилова. Восхищаясь едой, он скажет: "Жратва, я тебе скажу, нешуточная..."; предлагая выпить, не будет утруждать себя и других тостами: "Итак, друзья... Поехали, понеслись?"; чуть подвыпившей жене говорит почти с нежностью, что она "пьяная в лоскуты"; разыгрывая Кушака, следующим образом сообщает ему, что Вере он понравился: "Она на вас упала..."; даже о своей мечте, применяя, по своим меркам, превосходную степень оценки, скажет: "Утиная охота - это вещь..." В этой среде о работе говорят "пластаемся", о квартире - "подходящая изба", о новоселье - "с тебя полбаики!", о будущем ребенке - "это не проблема. Сказано - сделано" и т. д. и т. п.

Это не жаргон, не "сленг" на манер языковой мешанины юнцов, которая сравнительно быстро проходит вместе с возрастом или сменой моды. В том, как говорит Зилов, просматривается и угадывается именно определенное отношение к культуре как синониму исторически не прекращающегося процесса "очеловечивания" человека, его власти над животным, чисто биологическим началом. Ведь опрощаются, снижаются не слова сами по себе и не какие-то там условности (когда в разгар скандала Зилов бросает в лицо своим друзьям-приятелям: "Опротивели ваши приличия", подразумевается нечто иное, чем правила хорошего тона), а стоящие за ними реальные ценности - принципы и формы человеческого общежития, простые нормы нравственности, вне и помимо которых цивилизованное общество просто немыслимо.

"Скажи мне, с кем ты близок, кто твои друзья, и я скажу, кто ты" давнее изречение подтверждает свою правоту и в данном случае.

Биография Зплова в обычном смысле слова нам неизвестна, да и вряд ли она содержит в себе что-то необычное. Однако, вглядываясь в тех, с кем он близок, дружит или просто общается, можно узнать его духовную биографию, восстановить ту питательную почву, которая его взрастила и сделала таким, как он есть. Это обыватели, каждый на свой лад, и каждый носит некую маску, скрывающую истинное лицо, которую надо сорвать, чтобы пробиться к сути, что, собственно, и попытался сделать Зилов, устроив скандал. Но все эти персонажи отнюдь не однозначны и не примитивны. Как нет ничего абсолютно безнравственного, так не существует и стопроцентный обыватель, мещанин, распознать которого и сегодня не просто. Зилову удастся ото сделать лишь тогда, когда в лицах-масках своих друзей-приятелей он увидит и узнает знакомые черты опротивевшей ему собственной жизни.

Саяпин и жена его Валерия. Ближайший, "закадычный" друг-приятель Зилова Саяпин, видимо, не случайно единственный, кто существует в пьесе без имени собственного. Саяпин - и все. Одного возраста с Зиловым, склонный к полноте и уже лысеющий, он любит посмеяться, делая это часто невпопад, и подкупает окружающих своим простодушием, легкой и мгновенной приспособляемостью к ситуации, умением остаться в тени. Безликий муж, добровольно и охотно уступивший права главы семьи жене, Валерии, "его боевой подруге", как иронически характеризует ее Зилов. Когда Саяпин говорит:

"...к сожалению, у нас командует она. Ее не свернешь...", верить ему не следует. Конечно, с такой, как Валерия, в энергии и инициативности которой много "от мужчины", не поспоришь и такой не покомандуешь. "Да уж, подобралась у вас семейка", - говорит своему приятелю Зилов, имея в виду перевернутый характер отношений, в которых мужчина не мужчина, а женщина не женщина. Саяпина расстановка сил в семействе вполне устраивает, ибо по природе своей (или по призванию) это типичный продукт великовозрастного иждивенчества, весьма распространенного в наше время явления. Такие, как он, всегда живут - полностью или частично - за чей-то счет (родителей, жены, друзей). Человек "второго плана", умеющий всегда находиться на подхвате, Саяпин, однако, своего не упустит, а надо будет, не поморщившись, предаст лучшего друга. Трусливость и бесцеремонная наглость - таковы полярные точки психологии этого приспособленца, мелкотравчатого конформиста. Будучи из тех, кто сидит "в тихом болоте", он иногда позволяет себе пооткровенничать, и тогда можно судить о его моральном и интеллектуальном потолке. Так, однажды он приоткроется своему другу-приятелю: "Хорошо тебе рассуждать, ты человек с квартирой... Что ни говори, отдельная квартира - дело великое...

В чужой квартире все на виду, все на людях.

Жена скандалит, а ты, если ты человек деликатный, терпи. А может, мне ее стукнуть хочется?.. Вот дадут нам квартиру, тогда мы еще посмотрим, кто кого". Такой ведь действительно может развернуться в подходящих условиях и показать, каков он есть на самом деле.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Американский историк, политолог, специалист по России и Восточной Европе профессор Даллин реконструирует историю немецкой оккупации советских территорий во время Второй мировой войны. Свое исследование он начинает с изучения исторических условий немецкого вторжения в СССР в 1941 году, мотивации нацистского руководства в первые месяцы войны и организации оккупационного правительства. Затем автор анализирует долгосрочные цели Германии на оккупированных территориях – включая национальный вопрос – и их реализацию на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, на Кавказе, в Крыму и собственно в России. Особое внимание в исследовании уделяется немецкому подходу к организации сельского хозяйства и промышленности, отношению к военнопленным, принудительно мобилизованным работникам и коллаборационистам, а также вопросам культуры, образованию и религии. Заключительная часть посвящена германской политике, пропаганде и использованию перебежчиков и заканчивается очерком экспериментов «политической войны» в 1944–1945 гг. Повествование сопровождается подробными картами и схемами.

Александр Даллин

Военное дело / Публицистика / Документальное
Кузькина мать
Кузькина мать

Новая книга выдающегося историка, писателя и военного аналитика Виктора Суворова, написанная в лучших традициях бестселлеров «Ледокол» и «Аквариум» — это грандиозная историческая реконструкция событий конца 1950-х — первой половины 1960-х годов, когда в результате противостояния СССР и США человечество оказалось на грани Третьей мировой войны, на волоске от гибели в глобальной ядерной катастрофе.Складывая известные и малоизвестные факты и события тех лет в единую мозаику, автор рассказывает об истинных причинах Берлинского и Карибского кризисов, о которых умалчивают официальная пропаганда, политики и историки в России и за рубежом. Эти события стали кульминацией второй половины XX столетия и предопределили историческую судьбу Советского Союза и коммунистической идеологии. «Кузькина мать: Хроника великого десятилетия» — новая сенсационная версия нашей истории, разрушающая привычные представления и мифы о движущих силах и причинах ключевых событий середины XX века. Эго книга о политических интригах и борьбе за власть внутри руководства СССР, о противостоянии двух сверхдержав и их спецслужб, о тайных разведывательных операциях и о людях, толкавших человечество к гибели и спасавших его.Книга содержит более 150 фотографий, в том числе уникальные архивные снимки, публикующиеся в России впервые.

Виктор Суворов

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное