Очерки Донецкого бассейна

Я долженъ былъ торопиться домой, хотя отъ сильной усталости ноги мои съ трудомъ повиновались. Въ воздух было такое удушье, что, казалось, вотъ-вотъ задохнешься. Но небу плыли незамтно блыя облака, а на восток, изъ за той горы, гд стоялъ монастырь, медленно ползла темная туча, скоро завалившая своею массой половину горизонта. Ожидалась, видимо, гроза… А пока царила мертвая тишина; сосны на гор неподвижно застыли; вода въ рк отливала свинцовымъ блескомъ. Спасаясь отъ дождя, я торопился, какъ могъ, и пришелъ въ деревню въ полнйшемъ изнеможеніи, хотя пришедъ во-время, потому что въ скоромъ времени рванулась гроза. Налетлъ вдругъ втеръ, застонали горныя сосны, съ гуломъ зашумли дубы луговой стороны и затрещалъ крупный дождь. Наконецъ, дождь полилъ, среди грома и молніи, такой сплошной, что все вдругъ — и горы, и лса, и монастырь — скрылись изъ глазъ до слдующаго утра

IV

Однажды я пшкомъ пошелъ въ Святыя горы по луговой сторон. Луга еще не были скошены, наканун выпадъ сильный дождь, солнце еще не сильно жгло, воздухъ, всегда здсь чистый, былъ въ это утро влажно-ароматичнымъ, и четыре версты, предстоящія мн, я надялся пройти съ величайшимъ наслажденіемъ. Дорога бжитъ то по ровному лугу, усянному цвтами, то забгаетъ въ лсъ и, извиваясь между стволовъ, подъ тнью густой листвы, вдругъ снова выбгаетъ на открытый лугъ и глубоко зарывается въ траву, едва замтная для глаза. Идешь по ней и ничего не видишь, кром того, что она хочетъ показать… Вотъ уже скрылось село, изъ котораго я вышедъ; не видно больше лсистыхъ горъ съ ихъ блыми скалами, выглядывающими, какъ привиднія, изъ-за сосенъ; скрылся Донецъ; сами Святыя горы пропали изъ виду. Извивающаяся между деревьями тропинка не хочетъ показывать ничего, кром столтнихъ дубовъ и высокой травы, какъ бы желая, чтобы все вниманіе сосредоточилось на этихъ столтнихъ дубахъ и на этомъ густомъ, сочномъ луг. И вниманіе дйствительно сосредоточивается; это особенный уголокъ, котораго нигд больше не встртишь; едва сюда попадаешь, какъ сразу видишь себя среди какой-то кипучей и веселой жизни, гд поютъ на сотни голосовъ, лепечутъ, болтаютъ, жужжатъ, хохочутъ лсные обитатели всхъ видовъ; подъ этими густыми зелеными шатрами происходитъ сплошной балъ, дается гигантскій концертъ, играющій свадебный маршъ.

Но это было въ ма. А теперь былъ конецъ іюня. Тропинка вела меня все дальше и дальше, а майскаго торжества я не слыхалъ. Даже приблизительно не было ничего подобнаго тому, что здсь я слышалъ въ ма. Лсъ умолкъ, луга безшумно волновались отъ легкаго втерка, они были т же, что вчера, но я съ трудомъ узнавалъ веселый уголокъ… Въ немъ именно веселья-то и не было. Балъ кончился, пвцы смолкли, съиграна свадьба, поэзія любви замнилась прозой… Жена, дти, кормленіе и воспитаніе, забота ради куска хлба, карьера — вотъ за что принялся шумный лсной уголокъ. Каждая птичья пара, пріобрвшая дтей, озабоченно шныряетъ по всемъ направленіямъ, разыскиваетъ кормъ, хватаетъ добычу и торопливо тащитъ ее въ гнздо, гд ждутъ разинутые рты. Гд-то слышится пискъ — это дти зовутъ; гд-то воркуютъ лсные голуби, но въ ихъ голос слышится утомленіе и недосугъ. Прокричалъ въ глухой чащ копчикъ, но тотчасъ же и смолкъ, занятый высматриваніемъ добычи. Наскомыя умолкли; кое-гд подъ цвткомъ еще вьется одинокая бабочка, но часы ея уже сосчитаны, — къ вечеру, быть можетъ, она умретъ, оставивъ подъ листомъ свое потомство. А это потомство, въ вид личинокъ и куколокъ, уже совсмъ безгласно; оно безмолвно и съ хищною жадностью пожираетъ листы, вгрызается въ древесную кору, истребляетъ корни, пьетъ кровь и стъ тло животныхъ. Еще вчера здсь былъ шумный пиръ, а сегодня здсь только хлопоты, работа, борьба на жизнь и смерть, взаимное истребленіе, кровавое побоище, и все кто свершается въ зловщемъ безмолвіи. Я сидлъ нкоторое время въ тни и прислушивался, но только изрдка изъ отдаленныхъ угловъ до меня доносились какіе-то звуки. Лсъ замолкъ; вмсто веселаго пира, пришла страда.