Окончательным утверждением своих художественных и общественных позиций японский натурализм обязан крупнейшему писателю новой школы Симадзаки-Тосон. С этим именем мы встречались раньше: этому писателю принадлежит честь быть первым поэтом среди романтиков; именно он довел «синтайси» до полной законченности и совершенства. Уже тогда при рассмотрении эволюции его поэтического творчества были отмечены постепенный отход его от романтических тем и приближение к реалистической поэзии. Последние его сборники «Летние травы» и «Опавшие лепестки сливы» уже преисполнены этим новым духом. Однако полный переход писателя к реализму произошел на арене прозы. Его первая крупная работа в этой области — роман «Нарушенный завет» («Хакай», 1904—1905) есть не только победа писателя над самим собой, доказательство полного овладения им новым жанром, но и победа натурализма.
Необходимо еще раз повторить, что наименование «натурализм» употребляется и здесь только для того, чтобы не выходить из общепринятой в истории новой японской литературы терминологии. На деле же, как было сказано уже выше,— японский натуралистический роман есть не более, чем обыкновенный реализм. Дальше реализма писатели этой эпохи не пошли, и стремление таких авторов, как Тэнгай и Кафу, писать в духе Золя не выходило за рамки чисто внешнего подражания. Заре подлинного натурализма суждено было наступить гораздо позже — в наши годы, с появлением на свет литературы, фигурирующей в Японии под наименованием пролетарской. Художественная же проза времен русско-японской войны, первого десятилетия XX века — чистокровный буржуазный реалистический роман.