Очерки истории Трапезундской империи

В 1235 г. по смерти Андроника престол занял Иоанн Аксух, правивший не более трех лет и умерший вследствие случайности во время модной на Востоке игры в поло, (В романе Paul Bourget «Outre Mer.», I, р. 89–90, дано подробное описание, хорошо знакомящее с этой игрой: «Большая часть общества, а равно и та молодая женщина, времяпрепровождение которой я описываю, собираются смотреть партию поло. Я отправляюсь с ними. Четверть часа водой, 20 минут в экипаже, и вот мы у входа в огражденное досками место, где происходит эта удивительная и опасная игра. Над нами возвышается откос, на котором собирается масса народа, чтобы извне смотреть на состязание. Это удовольствие в такой степени национально, обнаруживаемая в нем энергия и соединенная с ним опасность до такой степени соответствуют расе, что скромные ремесленники, например прачки, с 4 часов утра начинают свою работу, чтобы ранее окончить свою дневную работу и закончить здесь свое послеобеденное время. «Это великолепная игра, — говорила мне американка. — Двадцать лет назад молодые люди занимались только пьянством. Теперь, полюбив спорт и главным образом поло, они привыкли к воздержанию, чтобы не быть тяжелыми. Они мало едят, не пьянствуют. Без этого режима они не выдержали бы восьми дней». И действительно, стоит только вступить на покрытую травой площадь и посмотреть на игроков двух партий, как они с согнутой спиной сидят на конях, держа в правой свободной руке длинный деревянный шест, чтобы понять невозможность соединения такого мужественного упражнения с пьянством и невоздержанностью. Всего их восемь, они скачут на маленьких пони, крепких и бойких. Ноги, обутые в сапоги желтой кожи, в широкие панталоны, рубашка и 'шапка цвета партии — они все стремятся к белому шару, который катится по зеленой траве. Кони, покрытые потом, сами несутся за шаром, руководимые прекрасным пониманием животного, на котором так ловко сидит всадник, как будто он неотделим от лошади. Шар под ударом шеста, более искусный, чем прежние, отскочил на далекое пространство, за ним пустились обе партии, скача около экипажей, выстроенных в линию. Слышен стук копыт по утоптанному газону. Зрителями овладевает легкое ощущение той дрожи, какая волнует нервы жителей Севильи, когда они смотрят состязание между быком и тореадором. Может быть, здесь представляется более реальная опасность, хотя внешность не так сурова. Я присутствовал не больше часа, и уже один из всадников валялся под ногами лошадей. Его сменил другой, но через 10 минут он получил прямо в лицо удар шестом. На моих глазах он слезс лошади, обливаясь кровью. Потеряв сознание, он потом пришел в себя и удалился с поло в сопровождении двоих своих друзей, причем никто не обратил на это особого внимания. Сожалели только о том, что партия осталась неоконченной».)

ГЛАВА IV. Мануил I и Иоанн II (1238–1280)

Ряд Великих Комнинов, занимавших трапезундский престол вслед за Андроником Гидом и Иоанном Аксухом, продолжается лицами той же династии, хотя и не всегда в порядке определенного наследования от отца к сыну или старшему в семье. Было бы не совсем согласно с ходом событий пытаться излагать их историю по отдельным царствованиям, тем более что личные качества трапезундских Комнинов не отличаются характерными особенностями и не представляют таких черт, которые придавали бы им значение исторического типа. Большинство из них не выходят из ряда посредственностей, и они более или менее послушно следуют условиям создавшейся к их времени обстановки. Крайняя скудость сохранившихся известий не дает возможности вникнуть в существо тех внутренних затруднений, с какими борются императоры, и выяснить, хотя бы в общем масштабе, те элементы, на кои опиралась их власть. Казалось бы, так естественно рассматривать империю в Трапезунде с точки зрения отдела Византийской империи, как это и наблюдается вообще в относящейся сюда литературе. Но при этом не принимаются в соображение местные особенности истории и этнографический характер населения, в котором эллинизм не занимал доминирующего положения. Следует хотя бы вспомнить древнюю историю Понта и направление политики понтийских царей, а равно особенности в языке трапезундских греков. Но главнейшее — до сих пор не отдается отчета в том важнейшем для истории Трапезунда явлении, которое представляет сама Трапезундская империя. В этом отношении нельзя не выдвинуть и не подчеркнуть с особенной настойчивостью те условия, которые в начале XIII в. и почти целое столетие после образования империи указывают на преобладание в Трапезунде местных, лазистанских тенденций, поддерживаемых из Тифлиса и имевших поддержку в симпатиях трапезундских царей.