Очерки из будущего

– Единственное, что мне пришло в голову, – сказал Теодор, – это, знаешь ли, провести довольно тщательное расследование относительно возможностей… опасности и дискомфорта в наше время. Видишь ли, я подумал, что если бы я мог получить положительное письменное заявление от какого-нибудь такого авторитета, как профессор современной истории или социологии в Беркли, о том, что сейчас таких возможностей нет, – что ж, это было бы убедительно. Но, с другой стороны, – продолжал он с тревогой, – в случае, если бы существовали какие-то пороки такого рода, профессор был бы тем самым человеком, который знал бы о них, и тогда было бы самым худшим шагом, – в отчаянии сказал бедный Тедди, – посоветоваться с ним.

– Не понимаю, – сказал Том, серьезно глядя в камин.

– И я подумал… возможно, у тебя есть хоть какое-то представление о том, что он, скорее всего, ответит. У меня больше нет никого, с кем я мог бы посоветоваться. Мой отец, я думаю, не станет входить в мое положение.

– Твой отец? – повторил Том и мускулы под его усами слегка подрагивали в такт его голосу. – Нет, нет, я не думаю, что он стал бы этого делать. Итак, Китти, увлеклась литературой девятнадцатого века, не так ли? – благослови ее господь, – задумчиво продолжал он. – Ну, я и сам немного занимался этой темой – я нахожу старичков очень наводящими на размышления, и мы должны вернуться к ним с нашими лучшими работами в моей сфере деятельности. Я заявляю, мне нравится, что у маленькой девочки есть литературное чутье, позволяющее понять ценность этих старых книг, несмотря на то, что все ее учителя говорят ей, что они устарели. Она действительно по-детски наткнулась в них на ноту, которую девять пятых наших профессиональных критиков никогда не замечают в своей нынешней преданности всему современному. Литературная ценность "скорбного периода" сейчас недооценена, как и ценность гротеска. У них была школа старых шутников, которые радуют мое сердце – казалось, они никогда не могли решить, смеяться им или плакать над своим миром, и их смесь мрачных шуток, трагических контрастов, пафоса и смеха была самой интересной. Но когда дело доходит до практического применения, Китти еще слишком молода, чтобы очень хорошо различать литературу и жизнь. Я думаю, девушки во все времена были склонны относиться к литературе слишком серьезно.

– О, я всегда знал, что Китти умна, – сказал Теодор. – И я уверен, что готов признать литературную ценность старичков, как ты захочешь, если они только оставят меня в покое.

– Что ж, давай перейдем к делу, – сказал Том. – Мне жаль говорить тебе, Теодор, что твой план обращения к профессору не поможет. Он быстро скажет тебе, что во всех наших больницах есть преступные сумасшедшие, а во всех зверинцах хранятся экземпляры диких зверей, с которыми шутки плохи. Или я мог бы заняться электрическим двигателем на "Кошечке", и тогда вы получите более яркие впечатления от огня и наводнения, чем те, о которых мечтали наши предки. Что касается бегства на рыжих конях, то это вряд ли осуществимо. Кому-то придется разыграть Китти и запереть ее, прежде чем вы сможете ее спасти, и я полагаю, что ее отец вряд ли пойдет на это?

– Нет, конечно, – сказал Теодор, ошарашенный серьезным вопросом. – А если бы такое и случилось, было бы гораздо проще обратиться к правительству, чем пытаться вмешаться самому.

– Ну, все это дело в любом случае архаично, – относится к шестнадцатому веку, а не к девятнадцатому. Я так понимаю, что дорогая девушка не так уж и заинтересована в том, что именно должно быть сделано, ей хочется, чтобы в ее любовную интрижку была внесена толика превратностей и приключений, а также найти предлог для более серьезного и пылкого отношения к тебе. Я говорю, Тедди, оставь все в моих руках, и я все устрою! Согласен?

– Я не согласен, – отчаянно сказал Теодор, выглядя очень бледным и несчастным, – чтобы меня ставили в какое-либо непонятное положение. Я никогда не говорил Китти, что соглашусь. Это бесполезно, Том. Я не привык ни к тиграм, ни к пожарам, не привык, чтобы мне причиняли боль, и я просто наделаю бед, втяну в них всех, и в конце концов потеряю ее, – и я с таким же успехом могу просто отказаться от нее.

– Очень хорошо, – сказал Том, – я обойдусь без кровопролития. Единственное, о чем я тебя попрошу, это написать записку Китти, в которой ты напишешь, что, как ты понимаешь, рыцарю, ищущему свое счастье, запрещено показываться на глаза своей даме, пока он не добьется своего. Будем надеется, что она не будет настаивать на этом условии, но напишет, что ты можешь приходить как обычно – в противном случае ты будешь чувствовать себя связанным требованиями кодекса. И подождем ответа.

Когда в следующую среду "Кошечка" подплыла к ступеням сада, Китти замерла в нетерпеливом ожидании, но вместо ожидаемой ею изящной фигуры на берег вышел Том в небрежной серой блузке.

– Да, – сказал он, когда она посмотрела мимо него в поисках кого-то другого, – Теодор прислал свои извинения через меня, вместо того чтобы самому прийти в этот раз.

Лицо девушки омрачилось.