Яичницы делались так называемые выпускные, или глазуньи, в каждом доме из стольких яиц, сколько людей было в семействе. Они приносились на сковородах, а сковороды лычными веревками привязывались к священным рычагам, укрепленным в ветвях священного дерева. Кроме того, на самом мольбище делались большие яичницы из яиц, собранных париндяитами и янбедами при обходе волости пред моляном. Большие, или мирские яичницы делались на печных заслонах: их бывало не менее четырех. Они приготовлялись на поварне мольбища (хорай-жигать) позанбунаведами, которые потом отдавали их кашангородам, а эти вешали заслоны на рычаги. Пироги и яичницы, принесенные из домов, если недоставало им места на священном дереве, были развешиваемы на близ стоявших деревьях. Возатя, взяв в руки заслон с мирскою яичницей и положив на него пирог с кашей, взлезал, под священным деревом, на кадку, поставленную вверх дном, и кричал: „сакмеде!", а потом, приказав всему народу кланяться, произносил молитву, подняв яичницу и пирог над головой: „Чам-Пас, Нишки-Пас, Свет-Верешки-Пас, помилуй нас, Анге-Патяй-Пас, матушка Пресвятая Богородица, умоли за нас, Анге-озаис, помилуй детей наших, Анге-Патяй-Пас, дай нам больше детей, хорони (сохрани) кур, гусей, уток, Анге-Патяй-Пас, матушка Пресвятая Богородица, Нишкинде-Тевтярь, дай нам много пчел". Проговоря эту молитву, возатя слезал с дерева и, взяв от мирской яичницы кусок, подходил к хорай-жигати (поварне), становился возле нее на кадку, приказывая народу стать на колени, и, поднимая яичницу кверху, говорил: „Чам-Пас, гляди, бери, Анге-Патяй-Пас, матушка Пресвятая Богородица, гляди, бери, Анге-озаис, гляди, бери", и с этими словами бросал яичницу в огонь, а народ оставался на коленях и, кланяясь в землю на восток, к жертвенному огню, пел молитву яичницы, сказанную на дереве возатей. Дудники подыгрывали на дудах.
Яичницы и пироги раздавались всем присутствовавшим на моляне; женщины, съев часть их, остальное уносили домой для маленьких детей.
После того все молельщики садятся на землю, едят мясо, щурью, хлеб, пироги с пшенною кашей (бибички), пьют пуре, пиво, сусло.
Когда все усядутся, девки, которым до сих пор ничего не давали ни пить ни есть, начинают просить протяжным, плаксивым голосом: „А, прявт староста, пить хотим, а старостиха, есть хотим!" Тогда им дают пива, мяса, щурьи, бибичек и яичницы. Когда девки поедят, один из туросторов, по приказанию возати, становится на возвышенном месте, то есть на пень или опрокинутую кадку, и кричит: „сакмеде". Обедающие умолкают, и туростор приказывает девкам: „Тявтерь мурадо, пойте, девки, позморо".[10]
Из девок для пения жертвенной песни
Позморо — длинная песня на старинном мордовском языке, которого эрдзяды и терюхане уже не понимают. Эта песня переходит из одного поколения женщин в другое, и они поют, не понимая ни слова. Никто из Мордвы, к кому я ни обращался, не мог перевести мне всей позморо. Начинается она обращением к богам. В конце ее замечательно перечисление богов, с относящимися к каждому из них днями недели:
После позморб девки пели по-русски, а дудники им подыгрывали:
Тут туростор кричал: „пулама мукить! тявтерь кудамо!", то есть: „пузырь, молчать, девки, молчать!"[13]
После того он просил у сидевших за трапезой распорядителей дать пить и есть певицам. Поевши, девушки опять, по приказанию туростора, начинали петь позморо, опять ели, опять пили, и это продолжалось до тех пор, пока не съедят всего, за исключением небольшого количества пива, мяса и яичницы, относимых домой.
Оставшиеся от принесенного в жертву животного рога, кости, копыта и пр. иногда сожигались на жертвенном огне по окончании пира, иногда же зарывались в землю на керемети. Со временем рога и копыта Мордва стала продавать вместе с кожей, а на вырученные деньги покупать соль и другие припасы к следующему моляну.
Возатя и его помощники, а также и позанбунаведы принимали участие в жертвенном пире. Кроме того, возати с его товарищами давалось с каждого дома по пирогу с пшенною кашей. Эти пироги они делили поровну.
По окончании молебствия, парки, ковши, жертвенные ножи и прочие принадлежности мольбища относились к прявту для хранения, равно как и огарки штатолов, бывших у „государевой бочки". Огарки остальных штатолов разбирали домохозяева.