Очерки по истории Вселенской Православной Церкви

И вдруг в XIV в. византийские интеллектуалы начали говорить о себе как об эллинах. Похоже, что эта мода началась не во вселенской столице Константинополе, а в Салониках. Мистик-гуманист Николай Кавасила, еще будучи молодым человеком, писал в 1345 г. отцу в Салоники, что не решается посылать ему текст одной из своих проповедей, так как боится, что ее стиль может шокировать "твоих эллинов". В более поздних трудах он пишет об "этой общине Элладе". Около 1351 г. киприот Лепентрен в письме Никифору Григоре пишет о "всех здешних эллинах" и, сравнивая Сирию с Византией, прибавляет "и повсюду, где живут эллины". Димитрий Кидонис в своих работах использует слово "Эллада" как синоним Византии. Никифор Григора, с одной стороны, по-прежнему противопоставляет слова "эллин" и "православный", но с другой – с восхищением пишет об Элладе. К XV в. большинство византийских интеллектуалов уже открыто называли себя эллинами. Иоанн Аргирополус называет императора "императором эллинов" и описывает последние войны Византии как войны за свободу Эллады. Разительный контраст со временем Лиупранда Кремонского!

Для этой перемены много причин. Империя сузилась до земель, которые традиционно были колыбелью греческой нации, – Пелопоннес, несколько Эгейских островов и береговая полоса, испокон веков заселенная греками. Большая часть грекоязычного мира находилась под иностранным владычеством, и император, хотя по-прежнему был законным наследником римских кесарей, более не являлся главой многонациональной сверхдержавы. Старое название Империи "Экумени" стало абсурдным. Эпитет "римский" тоже уже не соответствовал действительности в то время, когда Новый Рим закатывался, а Ветхий – возрождался в обновленном величии. Но через осознание территориального преемства с древними греками гуманисты-эллинофилы пришли к осознанию своего этнического родства с Гомером и Гесиодом, Софоклом и Еврипидом, Периклом и Демосфеном, Платоном и Аристотелем. Возобновленный интерес к классической культуре требовал переоценки классических авторов. Но те великие древние, которыми так восхищались гуманисты, были эллинами. Их особенно ценили в Италии, и византийские ученые, независимо от их отношения к унии, понимали, что подчеркивание происхождения своего народа от древних греков, на чьем языке они говорили и чьи работы они никогда не прекращали изучать, весьма повышало их престиж в глазах Запада. Будучи эллинами, они были хранителями драгоценного наследия, желали они или не желали делиться им с Западом.

Но если греческое наследие считалось у "гуманистов" самодовлеющей ценностью, то вскоре они сделали еще один шаг и стали "латинофронами" (т.е. "латиномудрствующими"), с неизбежностью признав, что на некогда варварском Западе культура и просвещение в некоторых областях начали превосходить их собственные. Да и древнее эллинское наследие их западные коллеги-гуманисты ценили куда больше, чем многие соотечественники, как, например, представители "монашеской партии".

Тот новый синтез философии и богословия, синтез между Афинами и Иерусалимом, который отвергла Церковь на Востоке, был достигнут на Западе. В XI в. испанские знатоки арабского языка "открыли" и перевели на латынь Аристотеля. Западные богословы были потрясены открывающимися перед ними горизонтами мысли. Именно это "открытие" послужило отправной точкой для расцвета схоластики, для оплодотворения западной культуры классической мыслью.

В середине XIV в. секретарь императора Иоанна Кантакузина Димитрий Кидонис выучил латынь и прочитал творения Фомы Аквината. Он был потрясен таким изумительным соединением философии с христианской верой: к своему огромному изумлению, он убедился, что франки уже более не только грубые рубаки-крестоносцы или алчные купцы, что западные интеллектуалы знают греческую философию не хуже самих византийцев, что их мысль мощна и утонченна и что именно им удалось достичь того соединения Афин с Иерусалимом, о котором давно и тщетно мечтали византийские гуманисты.

Кидонис, сразу же начавший переводить Аквината на греческий, стал первым "латинофроном". За ним последовали и другие представители византийской интеллигенции. Многие из них увлеклись западной культурой настолько, что переехали на Запад и заняли профессорские кафедры в тамошних университетах; некоторые даже, искренне убедившись в мощном интеллектуальном обосновании веры Западной церкви, приняли католичество.