Очерки поповщины

Не понравился Епифаний иноку Афанасию, древнему старцу, живущему в Ветке с первых годов ея существования. При самом заведении Ветки был он уставщиком, а когда поп Феодосий освящал Покровскую церковь, он надписывал антиминс старицы Мелании. Больше сорока лет был Афанасий уставщиком, знал правила и уставы лучше всех, строго наблюдал за совершением «уставной службы» в ветковской церкви и теперь, на старости лет, увидя, как старые уставы нарушаются завезенным на Ветку епископом, много ссорился с игуменом и отцами и, не стерпя больше «злочиния церковнаго», ушел из Ветки в Россию. Афанасий пробрался в Москву, где Варлаам Казанский утверждал тогда старообрядцев в правильности епифаниева епископства. И в Москве, в Гуслицах[88]

 ходил старец Афанасий из дома в дом и рассказывал старообрядцам, что делается на Ветке с того дня, как владыкою тамошним учинился Епифаний. Он утвердительно называл его «ведомым обливанцем»; много говорил и против Варлаама Казанского, главного поборника епифаниева, ходившего с попом его поставления. «Блюдитеся, — говорил старец, — блюдитеся опасно их, яко не сущим попам им, но волкам». А Варлаама знали и почитали в Москве очень многие; знали его и по городам околомосковным и по волостям. Везде у него было много духовных детей, и его очень уважали за строгую, подвижническую жизнь, за горячую преданность старым обрядам и «древлему благочестию», за его слово учительное, «преизящно философиею и мудростию христианскою украшенное». Ходя с епифаниевым попом из дома в дом, ночуя то там, то тут, он каждое утро, восстав от сна, и каждый вечер, ложась спать, по молитве, сначала сам благословлял своего спутника, а потом от него принимал благословение. И делал это всегда так, чтобы все видели и не сомневались бы о попе епифаниева рукоположения: такой же-де он, как и я, поп. Служа всенощные и молебны по домам старообрядцев, Варлаам всегда на ектениях поминал епископа Епифания, и если кто из его духовных детей изъявлял хоть малейшее сомнение в правильности епифаниева архиерейства, тому он с яростью говаривал: «Проклят буди, кто из сынов моих духовных и дщерей к епифаниевым ставленным попам не пойдет под руку и на дух! Бог благословит! Мы рачим и стараемся, чтобы священство умножить и благочестие расплодить, а вы мятеж чините!» Но как ми велик был авторитет Варлаама, а много в Москве и Гуслицах явилось сомневающихся в Епифании. Стали толковать уж и о том: «да уж сохранилось ли древлее благочестие на Ветке, не пошли ли старообрядцы за рубежом широким путем никонианства?» А это все уставщик Афанасий рассеивал сомнения. Немало употребили московские и гуслицкие старообрядцы денег на то, чтобы собрать под секретом самые точные справки об Епифании в синодальной конторе и списать копии со всех дел, о нем производящихся. Нашли, что действительно он посвящен ясским митрополитом во епископы, а обливан он или крещен в три погружения, того доискаться не могли, а между тем молва, что Епифаний-обливанец, росла более и более. А распускал ее все тот же Афанасий.

Раз, в Гуслицах, призвал Варлаам Афанасия к себе на квартиру. Афанасий не ухоронился, пришел.

— Как ты смеешь, — закричал Варлаам, — учить моих детей духовных, чтобы не ходили они к попам епифаниевым? Как ты смеешь их волками нарицать?

— Волки они и есть, — смиренно, но решительно отвечал Афанасий.

Пылкий Варлаам не вытерпел, схватил палку и начал колотить седого, дряхлого старика. И бил его, сколько хотелось. Афанасий, по иноческому смирению, не защищался от ударов, но, как ни горячился, лютуя над ним, Варлаам, Афанасий кротко, но громко, одно говорил:

— Волки они, а не пастыри стада Христова, и Епифаний-обливанец такой же волк!