Очерки Русско-японской войны, 1904 г. Записки: Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г.

Из писем из Екатеринодара и от приезжающих оттуда лиц я знал, что в ставке мною недовольны. Генерал Романовский громко обвинял меня в «оппозиции» главному командованию. Это служило камертоном и для прочих чинов штаба. Не сомневаюсь, что значительную роль играли здесь секретные сводки и «информация вверх» пресловутого Освага. Чья-то незримая рука искусно вела закулисную игру. Еще в бытность мою в Ростове мне попалась в руки одна из секретных информационных сводок донского штаба. Отмечая благожелательное ко мне отношение местного населения, она упоминала вскользь, что «среди обывателей ходят слухи, что в ближайшее время Врангель явится преемником генерала Деникина». Я тогда же, показывая сводку генералу Юзефовичу, сказал ему, что фраза эта помещена неспроста, а, несомненно, с задней мыслью вселить в Главнокомандующего предубеждение против ближайших помощников. Впоследствии я имел случай убедиться, что подозрения мои были вполне основательны и что чья-то злая воля удачно использовала слабые струны Главнокомандующего.

В то время как на фронте не прекращались ожесточенные бои, в тылу армии постепенно налаживался мирный уклад жизни. В городе открылись ряд магазинов, кинематографы, кафе. Царицын ожил. Первое время имели место столь свойственные прифронтовым городам картины разгула тыла, скандалы и пьяные дебоши. Однако, учитывая все зло, могущее явиться следствием этого, я, не останавливаясь перед жестокими мерами, подавил безобразие в самом корне. Воспользовавшись тем, что несколько офицеров во главе с астраханским есаулом учинили в городском собрании громадный дебош со стрельбой, битьем окон и посуды, во время которого неизвестно каким образом пропала часть столового серебра, я предал их всех военно-полевому суду по обвинению в вооруженном грабеже. Суд приговорил есаула, известного пьяницу и дебошира, к смертной казни через расстреляние, а остальных – к низшим наказаниям. Несмотря на многочисленные обращенные ко мне ходатайства губернатора, астраханского войскового штаба и ряда лиц, приговор был приведен в исполнение и соответствующий мой приказ расклеен во всех общественных и увеселительных местах города. После этого случая пьянство и разгул сразу прекратились.

Обеспокоенные действиями генерала Мамонова на левом берегу Волги, красные, подведя из Саратова свежие силы, перешли против него в наступление, однако ничего сделать с нашими доблестными частями не могли и сами понесли ряд тяжелых поражений, причем 3-я Кубанская дивизия захватила много пленных и пулеметов.

Между тем части армии, произведя после взятия Камышина перегруппировку, продолжали преследование разбитой армии красных. Согласно новой группировке, 4-му конному корпусу ставилась задача наступать на север вдоль саратовского тракта, а группе генерала Покровского действовать против конной группы «товарища» Буденного, сосредоточившейся в районе Красного Яра. Левобережный отряд полковника Львова занял слободу Николаевскую против города Камышина, выдвинув вперед на Ткачев – Потемкино сильную разведку.

Преследование красных, невзирая на усталость людей и лошадей вследствие безостановочных походов и непрерывных боев, все еще велось с такой стремительностью, что уже 20 июля части армии, гоня перед собой противника, достигли линии:

4-й корпус – деревни Лесной Карамыш – Грязноватка – Грязнуха; группа генерала Покровского – Веревкины хутора – Неткачево – Гречаная. Я продолжал бить тревогу, требуя подкреплений. 20 июля я телеграфировал генералу Науменко и генералу Романовскому:

Некомплект в полках достиг угрожающих размеров. Настоятельно прошу принять самые срочные меры присылки конных пополнений, в противном случае сведение всех кубанцев в один корпус неминуемо.

Царицын, 20 июля 1919 года. Нр 01613. Врангель.

20 июля противник перешел в контратаку, 4-й конный корпус был атакован большими силами красной конницы «товарища» Думенко. После упорного боя, понеся большие потери в людях и конском составе и потеряв часть своей артиллерии (3 орудия), генерал Топорков вынужден был отойти назад в район Пановка – Гнилушка. На следующий день генерал Топорков снова перешел в наступление и хотя и отбросил противника, но сам вновь понес большие потери. 22 июля я телеграфировал Главнокомандующему и Кубанскому войсковому атаману: