Очерки Русско-японской войны, 1904 г. Записки: Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г.

Создание Особого Совещания по законодательным предложениям доказывало, что, невзирая на тяжелое военное положение и утерю почти всей захваченной территории, готовились расширить государственное строительство. Особенно злободневным был «земельный вопрос». Целый ряд земельных проектов разрабатывался в правительстве и обсуждался в близких к нему политических группах…

Я написал армии прощальный приказ. В нем, дабы разъяснить нелепые толкования оставления мною командования армией, я упоминал о том, что Главнокомандующий возложил на меня задачу собрать на помощь истекающим кровью войскам старых моих соратников – казаков. Я говорил о том, что я стал во главе армии в грозные дни измены нам боевого счастья: «С тех пор, – писал я, – вы шли по колено в грязи, в холод, вьюгу и в непогоду, отбивая удары во много раз сильнейшего врага». В заключение я благодарил начальников и войска за проявленную стойкость и мужество.

Я решил до объявления приказа войскам показать его Главнокомандующему и 21 декабря проехал к нему на станцию Нахичевань, где стоял его поезд. Генерал Деникин приказ одобрил, ему лишь не понравилась фраза: «с тех пор вы шли…»

– Вот, только это неладно, как будто до вас они ничего не сделали, это может им показаться обидным.

Я тут же вычеркнул из приказа слова: «с тех пор…»

Перед отъездом я зашел в вагон к генералу Романовскому. Он был не совсем здоров, простужен. Казался усталым и угрюмым. В разговоре я между прочим спросил его:

– Отдает ли себе Главнокомандующий ясный отчет в том, насколько наше положение грозно.

– Что же вы хотите, не может же Главнокомандующий признаваться в том, что дело потеряно, – уклончиво ответил он.

Среди паники, охватившей город, общего неудовольствия, беспорядка и растерянности я выехал в Екатеринодар.

Последние дни в армии

На вокзале в Екатеринодаре я был встречен генералом Науменко и чинами войскового штаба. Отпустив последних, я пригласил генерала Науменко к себе в вагон. О возложенной на меня Главнокомандующим задаче было в Екатеринодаре уже известно. Военные круги моему назначению весьма сочувствовали, что же касается кубанских политиков, то, по словам генерала Науменко, самостийные круги уже начали враждебную мне агитацию. В связи с общим развалом демагоги вновь подняли голову. Борьба между самостийниками и главным командованием снова разгоралась.

2 января ожидалось открытие в Екатеринодаре Верховного казачьего круга – казачьей думы, как его называли казаки. В круг входили около 150 представителей от Дона, Кубани и Терека. Намечалось выработать конституцию «союзного казачьего государства».

Новый атаман, генерал Успенский, тяжело заболел тифом (через несколько дней он умер), и отсутствие атамана особенно способствовало борьбе политических страстей. Вместе с тем чрезвычайно неприятно поразили меня сведения о работе на Кубани генерала Шкуро. Последний, прибыв из ставки, объявил по приказанию Главнокомандующего «сполох», объезжал станицы, собирал станичные сборы. При генерале Шкуро состояли командированный в его распоряжение начальником военного управления генералом Вязьмитиновым Генерального штаба полковник Гонтарев, несколько адъютантов и ординарцев. В составе его штаба находились также два кубанских офицера – братья Карташевы. Последние, как мне хорошо было известно, были секретными агентами штаба Главнокомандующего. Об этом говорил мне в октябре генерал Романовский, предлагая воспользоваться услугами Карташевых при выполнении возложенной на меня Главнокомандующим задачи по обузданию самостийной Рады, однако я тогда не счел нужным этим предложением воспользоваться. Впоследствии один из Карташевых пытался весьма недвусмысленно уговорить состоящего при мне генералом поручений полковника Артифексова быть через него, Карташева, осведомителем ставки.