Очерки теории идеологий

В современной политической жизни стало трюизмом утверждение, что у власти должны находиться истинные профессионалы-управленцы, владеющие эффективными механизмами решения социально-экономических проблем, а не демагоги-политиканы, спекулирующие на массовых политических пристрастиях. С идеологической точки зрения это не более чем попытка власть имущих освободиться от ценностного обоснования своего политического господства: они властвуют не потому, что являются достойными людьми с определенными политическими принципами, а потому, что владеют эзотерическим управленческим знанием, которое освобождает их от необходимости иметь политические убеждения.

Попытки властей предержащих дистанцироваться от идеологии не новы и вполне объяснимы. Соотношение власти и идеологии определяется тем, что политическая власть в любой форме не обладает какой-либо априорной «идеологией власти» как беспрекословно принимаемой совокупностью убеждений, ценностей, моделей поведения и культурных стереотипов. Взаимодействие государства с идеологией (идеологиями) всегда представляет собой открытый сценарий. Иными словами, притязания государства на идеологическую монополию есть именно притязания, а не монополия как таковая.

Можно сказать, что монопольная идеология (читай – национальная идея) – не статус, а процесс, в ходе которого политическая элита (и контрэлита) пытается добиться общих убеждений, ценностей и культурных интерпретаций со стороны граждан государства.

Данный процесс так или иначе проистекает из двух важнейших идеологических потенциалов: способности человека к преобразованиям и склонности человека к созданию иерархических ценностных систем и суждений о мире. Говоря современным научным языком, этот процесс можно назвать дискурсом, а точнее,

доминирующим дискурсом, и способность вырабатывать такой дискурс определяет доминирующие идеологические позиции политического класса. На протяжении XIX–XX веков власть имущим приходилось быть все более и более идеологичными (хотя последние чаще всего стремились убедить граждан в обратном). Усиление необходимости в получении народного доверия увеличивало значение публичного политического курса, который мог (и может) получить массовую поддержку только на основе идеологически мотивированных доводов, а не путем пересказа учебников по экономике и менеджменту. Несмотря на разговоры о конце идеологии, успеха в современной политике добиваются те силы и люди, которые лучше обосновывают «идеологизированное будущее», а не те, кто демонстрирует способность решать конкретные политические проблемы.

Публичное ценностное измерение власти

В свое время «фрейдистская оговорка» Бориса Грызлова о том, что парламент – это не место для дискуссий, вызвала массу едких замечаний со стороны журналистов и оппозиционных политиков. По сути, Грызлов воспроизвел архаичный политический идеал (если по поводу нынешней российской политической элиты вообще применимо понятие политических идеалов) ancient regime, ностальгию по которому в Европе одним из последних продемонстрировал лорд Солсбери в письме к королеве Виктории: «Этой обязанностью произносить политические речи, осложняющие работу Ваших слуг, мы всецело обязаны мистеру Гладстону» (цит. по: [Pugh, 1982, р. 3]). Это было написано в 1887 году и в письме, не предполагавшем публичного оглашения. Таким образом, в странах развитого парламентаризма уже тогда было очевидно, что политика старого режима безвозвратно уступила место идеологизированной легитимации политического курса. Ценностное обоснование политики существовало и до этого, однако общепризнанная идеологическая легитимация власти стала реальностью не раньше рубежа XIX–XX веков. Именно с этого момента в развитых странах Запада постоянное публичное объяснение и обоснование действий власти перед обществом стало непрерывным процессом. И обоснование это неизбежно осуществлялось в тех или иных идеологических терминах.