Очерки уголовного мира царской России

   "Шура!

   Я не хотела писать тебе до самой своей смерти, но затем изменила свое решение, главным образом, под влиянием милой Веры Ивановны Кременчуговой, у которой я гощу вот уже месяц. Ты всем ей обязан, а потому и должен ее соответственно отблагодарить: зайди к Scipion и купи ей две пары перчаток gris-perle N 37 с четвертью, о которых она давно мечтает, а также любимых ее духов Syclamen и моих всегдашних Coeur de Jeanette, которые у меня совсем-совсем на исходе.

   С той кошмарной ночи я пережила страшную драму. Сначала я хотела покончить с собой, а затем сказала себе: вот тоже! С какой стати? Ты изменяешь мне, а я буду лишать себя жизни? Я отбросила это решение и приняла другое: я решила убить тебя, а потом сообразила, что раз ты будешь мертвецом, то ни мучаться, ни чувствовать не станешь. Это меня не устраивало, так как я жаждала и жажду мести. Обдумав все хорошенько, я выбрала другой способ и возымела намерение отплатить тебе тем же. С подобными мыслями я приехала к мало, в сущности, мне знакомой Вере Ивановне, где, конечно, ты не смог бы разыскать меня. Но, представь себе, на мое несчастие, здесь не оказалось ни одного сколько-нибудь стоящего внимания мужчины: один батюшка да сельский учитель, - я же всегда имею en horreur длинноволосых мужчин, причем от батюшки нестерпимо пахнет ладаном, а от учителя - чем-то совсем отвратительным, вовсе не напоминающим Chypr'a нашего Сержа.

   Вера Ивановна оказалась милейшей, образованнейшей и умнейшей женщиной. Я во всех подробностях рассказала ей о случившейся со мной беде, и она, опираясь на науку, доказала мне, что если с твоей стороны и имеется вина, то все же ты заслуживаешь некоторого снисхождения. Указав на поле, она сказала: "Мимочка, сосчитайте, сколько коров в этом стаде". Я сосчитала и говорю: "Двадцать один, Вера Ивановна", - а она говорит: - "Нет, Мимочка, здесь 20 коров и один бык, вот видите - тот черный, без вымени? Это бык". Ты понимаешь, что при моей близорукости я не могла рассмотреть этой сельскохозяйственной детали. "Так вот, Мимочка, двадцать коров и один бык. Вот что говорит нам природа. Или вот, Мимочка, взгляните на двор. На нем бродит десять кур и один петух". Я посмотрела и увидела прелестного Шантеклера, совсем наш душка Глаголин. Он то останавливался, гордо задрав голову, то выпячивал грудь и принимался как-то странно лягаться, царапая землю, после чего поспешно заглядывал в разрытую ямку, что Бог ему послал, и подзывал к себе кур. "А вот видите пруд? Там на берег вылезают пять уток и зеленоголовый селезень?" В это время селезень, как нарочно, стал на дыбы, присел на хвостик и усиленно захлопал крыльями, стряхивая воду. "Вот видите, Мимочка, - продолжала она, - двадцать коров, десять кур, пять уток, но один бык, один петух, один селезень. Таковы веления природы, и вы не должны сердиться на вашего Шуру". Я несколько обиделась. "Позвольте, - говорю, - Вера Ивановна, но ведь Шура и бык - это разные вещи!" - "Полноте! - отвечает она. - Такое же млекопитающее существо, с теми же инстинктами". Поколебленная авторитетным тоном Веры Ивановны и приведенными ею примерами, я призадумалась: ведь не находят же странным сельские хозяева эту интимную связь одного быка с целым стадом коров, и не только не находят, а даже как бы поощряют ее, прокармливая и содержа быка. Словом, - много-много над этим я думала и в результате нашла возможным написать тебе. Не подумай, что я тебя простила - о, нет! Но в этой глуши так скучно, что я разрешаю тебе приехать за мной возможно скорее, для чего и прилагаю тебе подробный адрес.

   Глубоко оскорбленная тобою.

   Мимочка.

   P. S. Не забудь захватить с собой духи, перчатки и конфеты".