Очищение

— Идите во двор, там до вечера будет полно работы, — ответил Романов. Врач кивнул, пояснил:

— Я только в аптеку зайду. Тут хорошая аптека.

— Вечером, когда освободитесь, составьте список ле… — начал Романов, но врач его перебил:

— Извините, у меня есть. Подробный. Я потом представлю.

— Хорошо, хорошо… — Романов обернулся — внутрь вошел Провоторов, сопровождаемый Женькой. Романов кивнул Провоторову, они отошли к дальней лестнице.

— Всего в тридцати километрах от границ нашей зоны, — задумчиво сказал Романов. Встряхнулся, кивнул дружиннику: — Ну?

— Жена, — тот понял без объяснений, начал докладывать сжато и коротко, — такая же тварь, как и он, только он хитрый, а она тупая. Кстати, детей она не рожала, чтобы фигуру не портить, — они от суррогатных матерей. Дети. Девчонке четырнадцать лет. Мелкая сучка, как бы не хуже папаши. Потом послушаешь, что она с его благословения устраивала с людьми, а я уже наслушался… с детьми из местных, кстати, тоже. А с рабами — вообще… Обожала сама мальчишек клеймить. И снимать, как их бьют или… казнят. Их казнили. Не только взрослых, детей тоже. На площади в поселке ставили самодельную гильотину — и… — Провоторов помолчал секунду. — Мальчишка младший… с мальчишкой хуже. Он неплохой. На самом деле неплохой, все так хором говорят.

— Сколько лет? Вроде десять где-то?

— Именно десять.

— Десять… — Романов взялся рукой за подбородок, продолжал медленно: — Слишком взрослый, чтобы все забыть. И слишком маленький, чтобы полностью понять, какой сволочью был его папаша.

— Да. И я о том же. — Голос Провоторова был тихим, грустным. На самом деле грустным.

— Не забудет. Не поймет. И будет мстить.

— Да, — еле слышно, но твердо согласился Провоторов.

— Эту парочку и девчонку — вечером повесить на воротах, — распорядился Романов. — Голыми. Объявить приговор, оставить плакат. Люди, которых освободили, пусть ждут, не расходятся — накормите, помогите, кому нужно, я там врача послал… но пусть ждут. А мальчика… — Романов покусал сгибы пальцев, поймал себя на этом, сердито отдернул руку от лица. Провоторов ждал. Молча, неподвижно. — Вечером первого. Как-нибудь быстро, чтобы ничего не понял. И… и не больно, — Романов провел рукой по глазам.

— Есть.

Казак отсалютовал, но не ушел. Помолчал, спросил задумчиво:

— Как считаешь, мы в ад за все это попадем?

Романов подумал, явно серьезно прикидывая шансы. Покачал головой:

— Знаешь… я вообще не верю в ад и рай. Так что не попадем, я думаю. Даже если еще при жизни начнем проситься туда. А мы начнем, лишь бы подальше с земли… Тебе чего?

Эти слова были обращены к стоящему, оказывается, на лестнице рядом Шалаеву. Мальчишка покусывал губу, глядя на взрослых. В ответ на вопрос молча пожал плечами.

— Ну раз ничего — то бегом наружу и зови сюда Сажина, — приказал Романов. — Быстрей…

Бывший капитан-морпех Сажин выслушал приказ Романова так, словно знал, зачем его позвали. Романов это видел и мысленно улыбался, отдавая последние распоряжения нарочито обстоятельно.

— Бери двадцать человек верхами, «зушку» и два крупняка с расчетами. Пойдешь брать завод… Запомни: на заводе полно рабов, в том числе дети. Не дай бандосам там прикрыться заложниками. Если все-таки не выгорит — никаких переговоров. Сам понимаешь. Но если хоть малейшая возможность — не дай. Освобожденных веди сюда. Только объясни, что к чему, а то паника… разбегаться начнут… На месте делайте снимки. Всего.

— Понимаю, — кивнул Сажин. — Все сделаем.

Он отошел к выходу. Романов огляделся, собираясь окликнуть Женьку… но тут к нему подошел Шалаев. Мгновение помялся, громко сглотнул и сказал — тихо, но непреклонно (Романов сразу понял, о ком идет речь):

— Мальчишку я убивать не дам.

Романов внимательно посмотрел на стоящего перед ним порученца. Шалаев тоже смотрел в ответ — спокойно, чуть набыченно.

— Не дашь? — уточнил Романов нейтральным тоном.

— Не дам, Николай Федорович.

— И как же ты это сделаешь?

Шалаев пожал плечами — очень по-детски, растерянно. Но ответил решительно:

— Как получится. Буду его защищать. Если полезут забирать силой — буду драться. Надо будет — буду стрелять.

— В своих? — прищурился Романов.

Шалаев опять пожал плечами, вздохнул:

— Я понимаю… я буду предателем. Но я им все равно так и так буду. А тут меня, по крайней мере, убьют, и не надо будет жить и мучиться, когда вспоминать стану.

— Поясни.

— Он на моего брата похож… на младшего, — сказала Шалаев. — Я за едой в тот день лазил, вернулся, а мамы и Ванька нет. Дверь просто открыта, а их нет. Я покричал, потом сунулся в ванную, а они там лежат. И головы у обоих проломлены. Топором. Головы… и руки… порублены сильно, когда они закрывались. Сильно-сильно. Их очень… очень плохо убили. Долго. Я так и не нашел, кто это сделал.

— Он почти наверняка убит, — сказал Романов.

Мальчишка вздохнул:

— Знаю… Но его же не я убил. Понимаете, не я. Я и не защитил, и даже не отомстил. А теперь я буду защищать.