— По-моему, он — командир батальона, что бы это ни значило, и в каком-то смысле местный командир Добрармии на северном побережье Орегона, — ответил Данцигер. — Не говоря уже, что он в своём роде звезда СМИ, разъезжает, где ему заблагорассудится, на «Хаммере» с пулемётом калибра 12,7 мм и пером в шляпе, размахивая «Винчестером» как ковбой в старые времена. Его банда даже называет себя «Дикая стая». Зак, похоже, деятель с политическим влиянием, который нам нужен, или он знает таких людей, если вы сможете убедить его.
— Рискуя получить такую же пулю за мои хлопоты, как и Марти Шульман? — нервно воскликнула Джулия.
— Я это и имел в виду, когда говорил, что вы можете выписать ваш собственный билет в Голливуд, если сделаете это для нас, — уточнил Блостайн. — Я не говорил, что вам не придётся заработать его.
— Теперь, вы сказали, что не видели этого Хэтфилда многие годы, — настаивал Данцигер. — Насколько близкими были ваши отношения, смею спросить?
— Мы обсуждали возможность женитьбы, настолько серьёзно, как это могут двое 18-летних молодых людей, но у семьи Зака не нашлось денег на колледж, его призвали в армию, он застрял в Ираке на много лет, и я потеряла его след. Очевидно, с тех пор он изменился, — грустно сказала Джулия. — Америка научила его убивать, и, похоже, он не может отвыкнуть.
— Вы думаете, что он может вас обидеть или позволит сделать это другим, если вы попытаетесь связаться с ним и поговорить о нас? — спросил Блостайн.
— Видит Бог, мистер, я просто не знаю, — покачала головой Джулия. — Иногда я слышу о нём в новостях. Это — не мальчик, которого я помню, всё, что я могу сказать. Она глубоко вздохнула. — Послушайте, я хочу работать снова, и работать здесь, на телевидении или в кино. Это всегда было моей мечтой. Если я сделаю это, смогу найти Зака, и если он не пристрелит меня или просто не даст пинка под зад, что точно я ему должна передать от вашего имени?
— Это просто, — сказал Блостайн. — Просто спросите его, что требуется, чтобы положить здесь конец всем этим убийствам и разрушениям. Если это — деньги, мы заплатим их, любые и в любом месте, где они захотят. Если это что-то ещё, с чем мы сможем смириться, мы пойдём и на это. Только пусть они позволят нам вернуться к работе.
— А с чем вы не сможете смириться? — спросила Джулия. Её пугало то, что от неё требовали, но в этом было и своё очарование.
— Они должны быть хотя бы немного реалистичнее, — добавил Фейнстайн. — Понять, что мы не можем просто уволить каждого еврея, гомосексуалиста и афро-американца, которые работают на нас, и не можем прекратить делать кино и телешоу с актерами из нацменьшинств, ничего такого. Это прикрыло бы нас, по существу, точно так же, как и их расстрельная кампания. Ой вей, возможно, у этих маньяков именно такая цель, и нет вообще никакого способа чего-нибудь от них добиться; на этот случай я полагаю, мы вынуждены будем переместить всю киноиндустрию в Европу или Новую Зеландию или ещё куда-нибудь. Мы не хотим делать этого и прерывать столетнюю традицию здесь, в Голливуде. Мы просто хотим знать, есть ли вообще способ выработать какое-то временное соглашение так, чтобы мы могли снимать фильмы, не думая о бомбах в машинах и снайперах на съёмочной площадке.
— И подразумевается, что я должна договориться обо всём этом самостоятельно? — недоверчиво спросила Джулия.
— Нет, мы не ждём этого от вас, — успокоил её Блостайн. — Если ваш старый школьный обожатель вообще проявит интерес, попросите его передать это предложение наверх его собственному командованию и указать нам какого-нибудь человека здесь, в Калифорнии, желательно того, кто знает индустрию, и с полномочиями заключить соглашение с их стороны. Мы торжественно обещаем ему, что сохраним всё строго между нами, и что никакая полиция, ФБР или правительство не будут привлечены к этому делу. Мы хотим всё уладить и согласны на предварительные условия.
— Вы думаете, что они примут на веру слово евреев хоть в чём-нибудь? — прямо спросила Джулия, оглядев всех находящихся в помещении.
Моше Фейнстайн развёл руками.
— Мадам, уверяю вас, под дулом, нацеленным нам в головы, мы будем исключительно честны.
Один — по земле, два — по морю
Вперёд: у этого плута язык двоится.
Играйте наступленье, трубачи!