Ты знаешь, мы всегда стараемся сохранить первые контакты, поэтому мы сделаем её кандидатом в роту «А». Джимми, я поручу её разработку тебе. Твоё женоненавистничество тут на пользу. Сначала ты, и если она по-прежнему покажется искренней, мы попросим побеседовать с ней мамашу Уингфилд из Данди. Эта умная старушка может определить лживую женщину за милю. И ещё, Джимми, я хочу, чтобы ты был особенно бдительным в отношении любых признаков того, что она всё ещё на наркотиках, хотя это и отрицает. Федералы — большие спецы по использованию наркоманов как сексотов в обмен на снабжение дурью. Во-вторых, дай мне знать, если она сразу же попытается тебя закадрить.
— Доклад с подробностями, — хмыкнул Макканн.
— Отвали, командир, — ответил Уинго.
Ведение игры
Для чего бежать? Кому я причинила зло?
Однако живу я на земле, где часто хвалят
Дурное дело, а добро считают
Чудачеством опасным. Не спасусь я,
По-женски защищаясь и твердя,
Что не творила зла.
На следующее утро сержанты уголовной полиции Лэйни Мартинес и Джамал Джарвис сидели в шикарном, устланном коврами кабинете Линды Хирш, начальника бюро полиции Портленда. Джарвису хватило ума держать язык за зубами и позволить Мартинес вести игру, что она и проделала с хладнокровной результативностью.
Начальница полиции Хирш одновременно обладала тремя желанными свойствами для программ предоставления преимуществ при продвижении на госслужбе: она была женщиной, еврейкой и лесбиянкой. Эта огромная, квадратная женщина средних лет, массивная, но не казавшаяся ожиревшей, как каменный идол буквально вросла в кресло за огромным столом красного дерева. Она была посажена на свою должность влиятельной кликой либералов, левых, феминисток, геев и разных других «местных активистов». И такой порядок уже стал обыденным в «городе роз», так что уже никто не мог вспомнить, когда последний раз в Портленде начальником полиции был нормальный белый мужчина.
Перед своим последним назначением Хирш была начальником полиции в Сакраменто, что в Калифорнии, где она зубами и ногтями проложила себе путь наверх благодаря впечатляющему владению оружием внутриведомственных махинаций, шантажа, принуждения, сплетен и взяточничества. Когда Хирш оставила Сакраменто, главный прокурор Калифорнии начал в её бывшем отделе расследование несуществующих, но щедро оплачиваемых рабочих мест для разных «общественных активистов», включая ряд нелегалов-иностранцев, которые числились переводчиками с испанского и тагальского языка, но не говорили по-английски, и чёрного трансвестита-проститутку, который получал 75 тысяч долларов в год, как «посредник полиции с сообществом транссексуалов».
Хирш обладала обширными личными знаниями спорных сторон сексуальной дискриминации и сексуальных домогательств, так как сама подала полдюжины таких исков против своих начальников в полиции Сакраменто пока карабкалась наверх, и набрала три иска против себя самой в Сакраменто и пока лишь один здесь, в Портленде, от женщин-полицейских, от которых она, по слухам, требовала интимной близости в обмен на продвижение, выбор должностей и другие милости по службе.
Хищные привычки начальницы в этом отношении были настолько известны, что её помощницы по административной части, приходя утром, иногда находили на своих столах коробки с новыми поролоновыми наколенниками в подарочной упаковке и с надписью «Собственность Моники Левински». Начальница выделила детектива, чтобы выискать в бюро политически некорректного шутника. Сержанту Мартинес самой довелось отражать нетонкие намёки начальницы, что иногда было непросто, потому что Хирш проявляла особый интерес к деятельности отделения преступлений на почве ненависти и гражданского неповиновения. Хирш любила лично допрашивать подозрительных расистов, часто появляясь в камере для допросов со своим чёрным докторским чемоданчиком, набитым иглами и другими орудиями, которые разрешал протокол Дершовица.
На работе и даже не при исполнении Хирш всегда носила форму, с рядом наград, в большинстве поддельных. Ее чёрные как смоль волосы были невероятно курчавыми, а широкая физиономия со свисающими подбородками, мясистым носом и поросячьими глазками напоминала унылую верблюжью морду. Сейчас у неё было выражение недоверчивой и злой верблюдицы, но это ничего не значило: физиономия Линды оставалась брезгливой и злобной с тех пор, как она научилась ходить.