Одаренная девочка и так себе каникулы

– Простите, но, если я правильно уловил ваши планы, конечная цель – победа над Феникс, – напомнил старьевщик. – Я не представляю, под каким соусом подобное может выглядеть «тихонечко».

– Так далеко я пока не загадывала, но обязательно проработаю и этот вопрос, – отбрила Пандора.

Пень явно задумался – начал поглаживать подбородок, – и девочка сочла это хорошим знаком.

– Если у вас будут какие-то пожелания или предложения, как обеспечить нашу безопасность там, с радостью выслушаю. И даже обещаю постараться выполнить, правда-правда, – продолжила она.

Он тяжело вздохнул и – абсолютно внезапно – потрепал ее по голове:

– М-да, а я-то надеялся, что самой большой нашей с вами проблемой будут юные ухажеры… Напомните, на основании чего Ирина решила, будто может одолеть Жар-Птицу?

– Пара обугленных дневников и длинный трактат какого-то хрена с горы – в прямом смысле слова, – отчеканила Дора. – Вроде даже с собой для убедительности захватила, хотите почитать?

– Обязательно, – кивнул Александр Витольдович. – Тогда вернемся к вашим гостям – и попрошу выдать записи для ознакомления. Однако предлагаю обговорить сразу – если в итоге я скажу «да», вы, в свою очередь, обязуетесь взять с собой в Лес моего подручного – вне зависимости от того, каким составом туда направитесь.

Девочка сильно удивилась:

– Но Репа же такой милый и пухленький, ему там точно не место…

– Это мое условие, – покачал головой опекун. Помявшись, Дора согласилась. – Вот и замечательно, – продолжил он. – В нагрузку я дам вам еще пару артефактов – так, на всякий случай. Подумаю каких.

– То есть вы согласны? – просияла Пандора.

Потянувшийся было к ручке двери леший обернулся.

– Скорее, не столь категоричен, как пару минут назад. Повторюсь, мне нужны источники – и время на принятие решения.

– До утра уложитесь? – невинно поинтересовалась девочка.

Александр Витольдович скептически на нее посмотрел и поучительно изрек:

– Постараюсь. И когда решите завтра на природе перекусить бутербродами, помните: я готовил их с осуждением.

Выпроводив Гену, Катю и Ирину, уложив Пандору и убедившись, что развалившийся в кресле Ганбата запустил «Сладкие небеса» в наушниках, Александр Витольдович открыл наконец выданные ему под подпись («Библиотечные же» – пояснила Ира) записи. Пожалуй, характеризуя их, подопечная не покривила душой – подпалины наблюдались в достаточном количестве. Авторы, как и языки, различались, но старьевщик был не чужд эрудиции, поэтому потихоньку принялся прогрызаться сквозь витиеватый слог и, признаемся честно, иногда внезапную грамматику. К счастью, он застал уже порядочно изменений языковой нормы, чтобы с легкостью перекладывать читаемое на современные диалекты.

«Сначала был огонь, и огонь грел тело. Душа тоже хотела тепла – и породила истории. Люди полюбили слушать истории – но делали они это у света костра. Огонь души и тела неделим в людях, но, ежели первичный огонь тела явился во плоти, явится ли и огонь души? И ежели истории зародились от огня, мог ли огонь зародиться от историй?»

Да уж, цепляться в выживании за философию мог только очень отчаявшийся индивид. Старьевщик пролистал рукопись дальше, но, кроме пустопорожних рассуждений о природе огня, не обнаружил ничего интересного и перешел к следующей.

«Истории не убивают. Она – убивает. Она идет за нами, потому что мы – огонь историй и мы должны гореть. Но как из искры родится пламя, так и истории разгораются и порождают новые. И если не я, то моя история будет жить дальше – и зажжет следующего. Писать – значит гореть ярче, подвергаясь опасности, но не писать – значит лишь тлеть».

«А тлеть – значит не помереть от рук злопамятной фурии», – мысленно продолжил леший.

Третий автор, по сути, пересказывал слова своих предшественников, пытаясь поведать потомкам об Искрах и предупредить о Феникс. Взгляд старьевщика неспешно скользил по строчкам, порой явно списанным, пока не заметил более-менее свежий пассаж: