Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)

Сливались дороги, сливались и семьи пилигримов, целыми караванами вступая на улицы Канудоса. Город встречал их строительной лихорадкой. На окраине новоселы плели стены, обмазывали их глиной, в деревянных формах зрела черепица.

Как и всем приезжим, Зе надлежало показаться Жоану Абаде, помощнику Конселейро. Формальности были коротки.

— Что принес с собой? — спросил Жоан Абаде.

— Телята у меня.

— Скотину сдашь в казну. Вакейро?

— Вакейро.

— Хорошо, будешь при стаде. А пока можешь строиться.

В старой части города не было ни души. Народ разошелся по работам или попрятался от солнца под крыши. Лишь у торговых рядов двое возниц скатывали бочки с повозки. Зе остановился поглядеть: к повозке подошло несколько вооруженных вакейро. Они оттеснили разгружавших и прикладами вышибли клепку. Зеленоватые струи забили во все стороны и растеклись в пыли, быстро краснея. Купца, кинувшегося спасать свое добро, схватили за плечи.

— Ты что, рехнулся, не знаешь, что в Канудосе спиртное запрещено?

Зе с сожалением наблюдал, как растет вокруг лужа, насыщая приторной сладостью воздух.

— Слава тебе, господи! — перекрестилась Мария. — Правду сказали люди, и впрямь святое место и есть!

...Райской жизнью жизнь в Канудосе было назвать трудно. Разлетаясь по сертану, слухи о нем принимали фантастическую окраску, и в самых дальних углах люди верили, что в Канудосе текут молочные реки вдоль кисельных берегов. Молочных рек не было. Наесться досыта Зе и его семейству не пр-шлось и на новом месте, ибо сертан оставался сертаном, а засуха — засухой. Но зато скот, который пас Зе Матута, был не помещичий, а свой, то есть принадлежащий всем людям в общине. А Мария, которая работала на огороде вместе с другими женщинами, должна была получить свою долю урожая, одинаковую для каждого, будь то мужчина, женщина, малый ребенок или беспомощный старик.

Вечером все собирались на молитву и, слушая страстные проповеди Конселейро, укреплялись в вере, что скоро, скоро грянет страшный суд, и земля напоится влагой, и исчезнут слуги дьявола, и наступит всеобщее благоденствие.

Страшный суд пришел намного раньше, чем ожидали Конселвйро и его паства...

Как ни далеко забрался Конселейро, известия о его идеальном городе достигли столицы. Жалобы сыпались дождем. Дальние фазендейро жаловались, что их имения брошены. Префекты подавали рапорты о невозможности собирать налоги — налогоплательщики убежали к Конселейро, а оставшиеся платить отказываются. Беспокойство охватило весь Северо-Восток, и справиться с ним своими силами невозможно.

Свою лепту внесли и патеры, напуганные тем, что паства их покидает лоно святой церкви. Их донесения подлили масла в огонь, и католические газеты откровенно писали, что, восстав против бога, последователи Конселейро восстанут и против земных властей, да что там — уже восстали: не платят совсем налогов, предаются насилиям и грабежу! (Действительно, чтобы прокормить растущее население, вакейро реквизировали имущество в окрестных поместьях.) Поэтому конец света наступил даже раньше срока, предсказанного Конселейро. Войско апокалипсиса являлось в сертан четыре раза.

Вначале губернатор счел достаточным ста человек под командой лейтенанта, чтобы разогнать мятежных пастухов. Последним же сикурсом командовал сам министр обороны маршал Бетанкур, собравший полки со всей страны.

Лейтенанту и последовавшему за ним майору так и не удалось увидеть Канудос. Майор с шестьюстами солдатами счел превосходство противника слишком большим и после первого сражения повернул обратно. Полковнику Сезару дали вдвое больше людей и батарею полевых орудий. И теперь в бригаде боялись лишь одного: как бы жители Канудоса не разбежались до боя.

После одной из стычек Сезару принесли трофей — почерневшую и поцарапанную шомполку работы деревенского кузнеца. Сезар осмотрел бакамарте и, бросив на землю, усмехнулся:

— Сеньоры, эту древность надо заряжать минимум две минуты, для стрелка она опаснее, чем для цели.

Зе и его товарищи тоже понимали разницу в вооружении и невозможность остановить бригаду Сезара в поле. Было решено дать бой в стенах собственного дома.

Тяжелые пушки и стычки в пути затянули марш на месяц. Преодолев, наконец, двести километров каатинги и поставив на перевале батарею для обстрела города, батальоны Сезара волнами покатили вниз по склону, перешли реку и ворвались в Канудос. Они легко выбили вакейро из крайних построек, но чем далее продвигались, тем больше растворялись в лабиринте тесных улочек.

Сезар наблюдал за наступлением войск. Ориентиром ему служили пожары: огонь горел все более широкой дугой. В сумерках наступление пламени стало еще великолепнее, и полковнику начало казаться, что город взят, как вдруг на фоне пожара замелькали фигурки и в реку покатились потрепанные батальоны.

Ночью военный совет, вопреки воле раненного в ногу Сезара, постановил ретироваться. Канудос был слишком велик и стоял насмерть, разрушить его еще не значило победить. Из огня в солдат летели пули, в каждой куче развалин их ждал неотразимый нож.