Одарю тебя трижды

Ирония, отчетливая, холодноватая ирония пронизывает рассказ, его интонация лишена и пафоса, и антипафоса в равной мере. Ну, допустим, он касается какой-то частной проблемы нашей жизни, и действие его разворачивается на явно ограниченном — самим автором — поле для интеллектуальных игр. Но не может же современный писатель пройти мимо основополагающих жизненных вопросов, которыми заняты его коллеги, национальная литература как таковая.

Главное, чтобы люди люоили друг друга, открыли для этого святого чувства свое сердце и душу, — наверное, ни одна другая мысль не звучала с такой силой в творчестве грузинских «шестидесятников». И у Гурама Дочанашвили есть рассказ «на тему», датированный 1976 годом. И название соответствующее: «Он рожден был любить, или Гриша и «Главное».

Герой рассказа — младший брат Васико Кежерадзе, и у него тоже есть основополагающая идея собственной жизни: «…хочу помочь людям стать лучше, чем они есть… Разумеется, я имею в виду не всех, а моих знакомых. Где мне дотянуться до всех!» Эти выразительные сведения о себе Гриша сообщает на пляже человеку, с которым знаком всего несколько минут. Проблему улучшения себе подобных младший Кежерадзе видит во всей ее сложности: «Я лично считаю, что мало кто является только хорошим или только плохим, большинство и плохие, и хорошие одновременно… А с этими хороше-плохими людьми, мой Серго, надо быть внимательным, чутким, надо понять их…» Грише не чужды радости жизни, но о своем предназначении ему не дано забыть и на минуту: «… Когда в тот же вечер, встретившись с девушкой, провел ее в укромный уголок парка и поцеловал, подумал: «…Это все хорошо, но главное — проблема».

Подвижничество Гриши подвергается жестокому испытанию. Во время дружеского застолья Гриша выкрикивает: «Я хороший!» — имея в виду высоту своего постоянного служения людям. В ответ раздается громкий смех. Уйдя из-за стола, уехав из курортного городка — все под уговоры и увещевания сотрапезников, ночью, в поезде, герой рассказа приходит к выводу: «Верно, что я хороший, я не солгал, но все же… Заявлять всем, что ты хороший, значит, копить свою «хорошесть»; а это, как и накопление денег, меняет человека…» И еще: «Нельзя быть хорошим во всеуслышание, надо быть молчаливо-хорошим. Это точно, вот и «Главное». То есть прежде чем учить других, надо заниматься самовоспитанием, добывать себе право быть учителем, да и каждый из нас должен сам приходить к постижению истины.

В рассказе о Грише действует персонаж — молодой человек, говорящий о силе познания, о том, что оно — превыше всего. Спор Гриши с молодым человеком бессвязен и нелеп, сколь бы ни раздражался Кежерадзе, при всей своей странности он сам дает пример неутолимого самосознания, попытки объять движение и смысл течения человеческой жизни. Этим свойством оказался в высокой степени наделен и герой написанного в 1978 году рассказа Г. Дочанашвили «Любовь, которую надо таить, или третий брат Кежерадзе».

Получилась трилогия. Не колеблясь, употребим это определение в связи с «малым жанром» — и суть сказанного в произведении мало зависит от его объема, и программность повествовательной триады — налицо.

Абсурдность предполагаемой ситуации уже не должна нас удивлять. Она усиливается и тем, что написан рассказ от имени человека, до предела разъяренного поведением Шалвы Кежерадзе: рассказчик, весьма значительная персона, собирался ехать в Лиепаю, где его ждал комфортабельный отдых, но перед отъездом выпил лишнего (грузинская страсть к задушевным тостам!) и был увезен Шалвой в Чиатуру. Герасиме — так его зовут, выслушивает, в конце концов, объяснение случившемуся: «Гриша, единоутробный брат мой, избрал путь улучшения отношений между людьми, а другой родной брат пошел путем любви к литературе… Я выбрал самый трудный, самый сложный путь — брожу по родной земле, от селения к селению.

— Да, но во имя чего?

— Во имя любви, которую надо таить.

— К чему любви? — допытывался я.

— После скажу… В другой раз».

Смешной это рассказ — даром писать смешное Г. Дочанашвили наделен безусловно, и кто не улыбнется, наблюдая, как неутомимый Шалва тащит своеобразного своего гостя куда-то в горы, заставляет полоскаться в ручье, искать пристанище на ночь, разделить скромное застолье со стариком крестьянином. И все — во имя такой пустяковины и глупости (по мнению Герасиме), как прикосновение к мало затронутому цивилизацией уголку Грузии. Ведь любовь, которую Шалве приходится таить, — это любовь к родной земле. Та самая любовь, что вызвала на свет божий столько слов, та самая любовь, о которой так уютно говорить за бокалом вина; даже проблеска ее не может вызвать в душе Герасиме Шалва Кежерадзе, хотя и произносит пылкий, прочувствованный и искренний монолог.