Одержимость. Переворот в сфере коммуникаций GE

У Барбары были дети, она занималась ими, отвозила в школу, на футбольные тренировки и прочее. Но она получала зарплату, которая выражалась шестизначной цифрой, и платили ее не за то, что она проводила время на футбольном поле.

Мне приходилось выступать несколько раз перед женской аудиторией в GE. Я всегда думал, что могу распознать истинных игроков по тем вопросам, которые они задают: их раздражают «женские вопросы»; они спрашивают докладчика о производстве, финансах, высказывая свое мнение об электронном бизнесе или, например, «Шести сигмах». Бездельницы же предпочитают скулить по поводу дискриминации или о соотношении работы и личной жизни.

Помню одно большое женское собрание, где сначала все слушали ключевых докладчиков на общей сессии, а потом разошлись по группам на пленарные заседания. На общей сессии выступала женщина-телерепортер, которая рассказывала, как ее не пустили туда, куда пускали мужчин-репортеров в мусульманском Афганистане, как она учинила скандал, преодолела запреты, отношение мужчин и так далее.

Мария Бартиромо из CNBC выступала после нее и говорила на свои обычные темы: инвестирование, Алан Гринспен,[58] инфляция, Уолл-стрит. (Кретины с Уолл-стрит называли ее милашкой из-за ее экзотической красоты и сходства с Софи Лорен, но она относилась к этому спокойно.)

Мария сделала прекрасную презентацию, но больше всего мне запомнилось, как она ответила на вопрос тех, кого волнует только соотношение работы и личной жизни. Вопрос был задан так:

– Как вы смогли преуспеть в своей карьере, несмотря на предубеждения и существующее отношение к женщинам на Уолл-стрит?

Ее ответ был очень лаконичен:

– Я очень, очень, очень много работаю.

Думаю, не всем этот ответ пришелся по вкусу.

Я открыл пленарное заседание рассуждением о том, что много работать означает самому проложить пусть к успеху и в своих выступлениях, и в карьере в целом. Потом, увлекшись, я стал говорить о женской солидарности. Сказал, что это полная чушь, потому что серьезную конкуренцию за хорошее место и хорошую работу создают женщинам чаще всего не мужчины, а сами женщины. Сказал о том, что вся эта женская солидарность улетучится полностью, едва в службе по управлению персоналом появятся списки кандидатов на перспективные вакансии.

Я рассуждал, акцентируя внимание на том, что женщины редко поддерживают друг друга, какой бы уровень компании мы ни взяли, начиная от административного и заканчивая уровнем высшего руководства. Женщины более жестки и критичны друг к другу, чем мужчины по отношению к ним или даже к другим мужчинам там, где имеют место отношения коллегиального характера.

Я вглядывался в лица, продолжая говорить, и ожидал возмущения и недовольства, хлопанья дверью.

Вместо этого я видел едва заметные улыбки, одобрительные кивания головой, даже какие-то едва слышимые комментарии, выражавшие согласие.

Но основная идея, прозвучавшая в тот день, была сказана Марией, и если кто-то что-то и вынес с конференции, то, должно быть, это были ее слова: «Я очень, очень, очень много работаю».

Мне тоже приходилось очень много работать, особенно в самом начале с Уэлчем, который проел мне всю плешь. Я постоянно ощущал его пронзительный пытливый взгляд, наблюдавший не только за мной, но и за людьми, работавшими у меня (группой спичрайтеров), и за всеми остальными в структуре корпоративных общественных связей, частью которой мы являлись.

59. Как нам погрозили кулаком

Моя мастерская спичрайтеров располагалась в восточном здании и занимала несколько кабинетов, окна которых выходили в сад. Напротив, через двор, сквозь окна во всю высоту этажа просматривались офисы высшего руководства и зал заседаний совета директоров на четвертом этаже. На всех окнах висели дорогие шторы.

В тот день у меня было необычное затишье в работе, и я решил сходить к своему приятелю Бруксу, PhD,[59] закончившему Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, который работал в той же структуре.

Я спросил, как принято: «Занят?», вошел, и мы принялись трепаться о чем попало.

Помню, что я так расслабился, что даже закинул ноги, правда, не на стол, а на краешек тумбы стола.

В какой-то момент я случайно бросил взгляд на окна зала заседаний совета директоров. Сквозь раздвинутые занавеси, как из-за шторки в ванной, за нами наблюдал Уэлч.

Я засмеялся, показывая на Уэлча. Брукс тоже улыбнулся, и то лицо в окне засмеялось и исчезло. Мы продолжали трепаться еще где-то более получаса.

Когда я снова поднял глаза к окну, лицо Уэлча, снова появившееся между раздвинутыми портьерами, было уже не столь доброжелательным.

А потом вдруг он вытянул руку и показал нам кулак, второй рукой придерживая портьеру так, чтобы был виден только кулак и его лицо.

Кулаком нам был показан неприличный жест, намекавший на наше бесцельное и пустое времяпрепровождение: вместо того чтобы работать над стратегией будущего GE, два спичрайтера на глазах у CEO занимаются болтовней.

Я быстро поднялся и пошел к себе в офис.