Одержимые войной. Доля

В эту ночь обстрел столицы продолжается долее обычного, и удары разрывающихся ракет настигают свои цели значительно ближе к их горке, чем в предыдущие дни. И канонада всё отчётливее. В случае приближения обстрела до определённой отметки часовому предписано поднимать тревогу, и Гриша напряжённо наблюдает за происходящим, продолжая считать и мысленно готовясь к худшему. Поразительно, но нет страха. Вообще. Точно это не смертельная опасность летит по небу тяжёлыми металлическими птицами, разрывающимися на тысячи горячих осколков при падении, а прекрасный в своём величии звездопад, за которым так хорошо наблюдать. Разум холоден. Сердце холодно. Только счёт. Восемьдесят девять… Девяносто… Девяносто один…

Девяносто первый взрыв взметнул в ночное небо плавно кувыркающиеся обломки двухэтажного здания, и там сразу же вспыхивает пожар. Языки пламени начинают лизать соседние строения. И вот полыхает и там. И уже целый квартал объят огнём. Гриша видит, как в панике от дувала к дувалу перебегают люди. Бесстрастно отмечает: вот женщина падает, прижимая к груди младенца, вот к ним бежит мужчина, и, не добежав, вспыхивает факелом, вот каменная глыба от разорванного в клочки здания, падая с неба, рассекает надвое старика в халате, его раздвоенное тело ещё делает несколько попыток шагнуть вперёд, но не может, ноги меж собой не связаны, и падает навзничь двумя хлюпающими кровью половинками, вот несётся по объятым пожаром ночным переулкам автомобиль, тщетно пытаясь скрыться из этого ада, а уже через минуту он лежит в арыке вверх колёсами…

Девяноста второй удар пришёлся точно по линии, обозначенной, как граница тревоги. Гриша вскидывает автомат стволом вверх и выпускает в небо короткую очередь. Тотчас отвечает ближайший пост, и через несколько секунд над батальоном разносится сирена тревоги. Личный состав бегом размещается в укрытиях. Часовые, согласно приказа, занимают положение лёжа. Гриша матерится, как конюх из запойного села, потому что на его посту везде под ногами липкая жижа, после которой шинель час отстирывать. Но приказ есть приказ. Уже лёжа в грязи, он с усмешкой дивится на себя: не столько заботится о собственной безопасности, сколько исполняет приказ, но понятно же: лёжа целее будешь! Едва подумал, как следующий взрыв, девяноста третий по счёту раздаётся совсем рядом, даже как будто в собственной голове. Сверху сыплется какая-то дрянь, мелкие камушки стучат по каске, а шагах в двадцати с жалобным свистом в землю втыкается смертоносный осколок. Гриша отрывает голову от земли – оглядеть обстановку, и видит, как заполыхал контейнер на складе ГСМ [104] . Он машинально вскакивает и хочет кинуться к пожарному щиту, как получает короткий тычок в спину и окрик разводящего: «Не сметь! Лежать!». Едва он исполнил эту команду, как пламенеющий контейнер глухо ухнул, разваливаясь на куски, и они отдельно друг от друга разлетаются малиновыми прямоугольниками по черноте неба. «Хорошо ещё, не в нашу сторону, – успевает подумать Гриша, наблюдая за их траекторией». А следом за разорвавшимся контейнером начинают поочерёдно громко хлопать лопающиеся баллоны. Это уже на территории соседнего автобата [105] . И хотя эти хлопки, в отличие от взрыва контейнера, совершенно безопасны, от их звука Григория наконец-то настигает страх, бессмысленный и неуправляемый. Очевидно, что-то биологически несовместимое с организмом человека в самом хлопающем звуке, помимо сознания воздействующем на психику. Страх волнами пробегает снизу вверх раза два и застревает в нижней части живота, отчего накатывает дурнота и жутко хочется облегчиться. Понимая, что отправлять естественные надобности часовому категорически запрещено по уставу, Гриша как может, борется с приступом, вслух уговаривая себя, что это всего-навсего рефлекс, а он человек, значит, в состоянии подавить рефлексы. Кое-как у него это получилось, и через непродолжительное время живот начинает отпускать. Он вновь приподымает голову. И понимает: пока он боролся с собой, ситуация вокруг изменилась. Половина автобата объята огнём, а обстрел, похоже, прекратился. Со счёта он всё-таки сбился, пока справлялся со страхом. Интересно, до сотни залпов дошло или нет?

Вскоре дают отбой тревоги. Гриша, тяжело дыша, поднимается, забрасывает на плечо автомат, предварительно поставив на предохранитель. Потом оглядывает себя, насколько позволяла темнота, освещенная единственным прожектором на вышке да пожаром у соседей. Прикидывает, сколько кило грязи прибавила шинель, и качает головой…

Позже, когда в караулке [106] он увидит себя при нормальном свете, ему будет не по себе. Таким чумазым не был ещё. Поднявшаяся заступать на пост отдыхающая смена, которой, тоже досталось из-за тревоги, а потому недовольная и хмурая при его виде развеселится.

– Наш Шмулик уделался, как свинья! – подденет Гришу караульный, яростно гогоча. Ему будет вторить другой, демонстративно затыкая нос:

– Фу! Неужели кабульская земля так воняет?