Одержимые войной. Доля

Беллерман не ошибался в людях. Он так считал. Мог недооценить ситуацию, не справиться с защитой хорошо подготовленного противника, но ошибиться в человеке – нет… Противниками – явными или потенциальными – он считал всех и стремился всякого превратить, по крайней мере, в своего клиента… Бывало, он не справлялся с объемом поступающей информации вовремя. Бывали и промахи. Но ошибиться на сто процентов Владислав Янович не мог. И, похоже, Долин был его первой, и хорошо, если не роковой ошибкой. Потомок староверов, изрядно потрёпанный, но не побеждённый, едва не нанёс поражение.

Несколько дней профессор пребывал в подавленном состоянии. В один из сумрачных вечеров он решил подать заявление об отпуске. Не отдыхал четыре года, и, возможно, сказалась обыкновенная накопившаяся усталость. Пора! Наутро заявление лежало на столе у секретаря в центральном офисе отдела. На удивление быстро его просьба была удовлетворена. К обеду в «Дурку» пришёл факс с приказом о предоставлении отпуска сразу за четыре года, то есть, начиная с завтра и аж до 1 октября. Настроение поднялось, и Беллерман, развалясь в кресле, стал подумывать о том, куда бы податься на три с половиной месяца. В этот момент раздался телефонный звонок. Мягкая трель скользнула по слуху щекочущим ёршиком, враз перебив установившееся благодушие, и, прикладывая трубку к уху, профессор, не скрывая раздражения, выдохнул:

– Слушаю вас.

– Владислав Янович, это Локтев. Слышал, собираетесь в отпуск? – «Вот ведь чёртов малый!» – подумал Беллерман. Вслух же произнёс:

– Сами догадались или сказал кто?

– Да как же! Все только об этом и говорят.

– Все это кто? – забеспокоился профессор. Не хватало, чтобы и партийцы локтевские начали читать мысли! Ну, уж это полный бред.

– Заходил один общий знакомый. Если помните, был такой «комитетский» куратор «Памяти» по фамилии Никитин. Так вот…

Беллерман вздрогнул. С того света не возвращаются. Либо Локтев блефует. Готовит почву для перехвата инициативы? Как бы не так!

– Владимира Анатольевича я хорошо помню. Насколько я помню, его с нами нет уже полтора года.

– Да-да. А вот люди его остались.

Беллерман пропустил услышанное мимо ушей, поддакнув:

– Я действительно собрался отдохнуть, последние четыре года оказались чересчур сложными для меня.

– В добрый путь, Владислав Янович, – отозвался Локтев, – я хотел бы перед вашим отъездом встретиться и обсудить кое-что.

– Встретиться? – грустно переспросил профессор. – А по телефону никак нельзя? Я, сами понимаете, перед отпуском в диком цейтноте. Абсолютно ни на что не хватает времени.

– Что-то я не узнаю вас, Владислав Янович, – с сомнением в голосе ответил председатель фонда и лидер партии, – разве вы не самый успевающий человек из всей нашей команды?

Беллермана передёрнуло. Выскочка, его руками слепленный и придуманный от начала и до конца, дутый лидер бумажной партии, нужной только для выполнения одноразовой операции, время которой ещё не настало, разговаривает с ним так, будто они ровня. Одной команды? Локтев и профессор Беллерман?

– Спасибо за лесть, Дима. Но она слишком груба, чтоб я поверил. Я действительно занят, так что, если хотите переговорить, то в данный момент времени я к вашим услугам. Так что там за знакомый?

– Ну ладно, – нехотя согласился Локтев, – Кийко…

– Ах, Костя, – протянул Беллерман. – Можете не пояснять. И что? – а у самого мороз побежал по спине. Хохол был непонятен и неприятен. После того, как он оставил партию и журналистику и несколько месяцев не появлялся на горизонте, Владислав Янович лишь однажды вслух помянул его, обсуждая с Краевским очередную медицинскую тему для публикации. – Насколько я знаю, вы расстались с этим молодым человеком. Я прав?

– Вы, как всегда, правы. Но дело не в том, что мы расстались, – продолжал Дмитрий, и профессор уловил в его голосе что-то, верно подсказывающее, что партийный лидер блефует. – Дело в том, что Костя принёс важную информацию. Не знаю, как излагать по телефону.

– Наши линии не прослушиваются, – в свой черёд соврал Беллерман. Пусть поговорит! Если скажет лишнего, коллеги-телефонисты мигом заархивируют нужную часть разговора, и уже вечером его распечатка будет лежать на столе, у кого надо. Это Локтеву не помешает. Пусть охолонёт маленько, а то совсем зарвался!

– Мне-то опасаться нечего, – совсем уже нагло молвил «Испытуемый Д» и продолжал:

– То, что он принёс, понимаете ли, из области, прямо скажем, фантастической. Не изволите ли послушать?