Одесситки

Из отделения Леонид Павлович направился к сестре на работу. Только с ней он мог поделиться самым сокровенным, только ей он полностью доверял, как себе, только она его понимала, всегда защищала, больше чем родная мать. На душе у него было гадко от собственного бессилия. Он-то думал, что уже через всё прошёл, через оккупацию, голод, страх, каторжный труд, войну, да и в армии за шесть лет всего насмотрелся, а теперь ещё здесь, в милиции, столько жлобов и подонков служит, да нет, они не служат, а выслуживаются. Люди для них — население, ничто, на самом деле главное — карьера. Ему карьера не грозит, да он и не рвётся. Не может быть карьеры у тех, кто волей судьбы оказался на оккупированной территории. Да ещё мать подсуропила, повесила ему аморалку за то, что из семьи ушёл, добилась своего, сняли звёздочку, и закрыт для него навсегда «карьерный вопрос». Один только Иван Васильевич — порядочный человек, да их начальник Угро. Тот хоть и психованный, но справедливый. Выгоняет из отдела моментально хитрожопых и трусов, да по правде, те к ним в отдел и сами не рвутся. Вот и приходится в основном втроём крутиться. А количество людей в отделении всё растёт и растёт, туда-сюда с бумажками носятся.

Занятый своими мыслями, он подошёл к мясному корпусу. Бросив опытный взгляд подпольника и опера, сразу в толпе увидел Анну, несущую два полных ведра воды. Повезло, что не надо на станцию заходить, подвергать себя испепеляющим взглядам сотрудниц. Они и так, чуть какая проблема, сразу к нему бегут. Он стоял и смотрел на сестру, как она устало поставила вёдра, чтобы передохнуть, выпрямилась. Для него она всегда была красавицей с пышной копной золотисто-русых вьющихся волос, как в тот летний день, когда мать надела на неё свой корсет из китового уса и единственное выходное платье, в котором венчалась еще до революции. Нарядная Анька пошла на первое в жизни свидание, скрыв от матери, что кавалер — итальянец. Это он, ревнуя сестру, наябедничал родителям, что Анька бегает на свиданку к макароннику. Как хороша она была тогда. Да и сейчас ещё ничего, ей бы привести себя в порядок. Снять бы этот серый платок, чёрный халат поверх ватника...

— Ленька! Ну что? Что делать надо?

— Нужно, чтобы она уехала к своим. А я уже сам запросы дам... её сейчас в Одессе никто не пропишет. Родственников у неё здесь нет. А Одесса пограничный город, не забывай. Пусть тоже со своей стороны разыскивает, возьми у неё все координаты, данные о сыне. А сама-то она как?

— Ужасно, Лёня, такое рассказывает... всех ненавидит. Во дворе, конечно, «добрые люди» доложили ей, что Олька у меня от Соцкого, так я боюсь.

— Ну вот, тем более надо, чтобы она поскорее уехала к своим, а то те же «добрые люди» напишут опять на неё. Жанка мне сказала, что вещей ты для неё накупила. Деньги где взяла?

— У рубальщиков одолжила, я у них вечерами всё мою. Рассчитаюсь потихоньку. Подожди, я тебе мяса вынесу, а то одни глаза остались. Тебе не холодно в этом пальтишке? Почему форму не носишь? Шинель всё же теплее, чем этот лапсердак.

— Так в шинели меня за версту вычислят, а так... надежнее. В нашем отделе форму носить не положено, разве только к начальству да по праздникам.

— Ой! — только вздохнула сестра, подхватив свои вёдра, и скрылась за дверью. Через пару минут вышла со свёртком, догнала брата, сунула ему под мышку свёрток и исчезла в толчее мясного корпуса Нового рынка.

Ради этих кусочков мяса его сестра работает здесь санитаркой, кормя и одевая всю семью, и ему ещё помогает. А он умудрился ещё усадить ей на плечи свою бывшую жену с ребёнком. Эта дура деревенская не хочет ни работать, ни учиться, только жертву из себя корчит, бросили её, видите ли, как он мог так лохануться. А ведь мать была права, сам себя наказал, некого винить. У этой дуры столько злобы, приносил же ей каждый месяц деньги на ребенка, мог и поиграть с сыном, так нет же, подала официально через суд на алименты. Теперь в бухгалтерии сколько положено удерживают, но и ему ходить унижаться, истерики слушать не нужно. Правда, и сына почти не видит. Сердце защемило, скоро Жанне рожать, может, всё на этот раз будет хорошо. Дай-то Бог. А что хорошего, на свою зарплату он не сможет даже прокормить свою новую семью. Рука без перчатки замёрзла, мясо в пакете тоже стало прихватываться морозцем. Куда сейчас с этим мясом?