Одесская школа

Ева полностью погрузилась в работу. День и ночь она писала свои воспоминания, которые мы договорились совместно выпустить в виде небольшой книги с приложением – хулиганским и ужасно смешным словарём «одесского языка».

По этим материалам мы также продолжали психоаналитическую работу, но дело уже шло легко. Тот мир за окном, который ещё недавно казался Еве серым и враждебным, теперь заиграл яркими красками, повсюду для неё разливался тёплый свет Одессы далёкого детства. Повсюду – потому что источник этого света был внутри неё самой.

Теперь Ева смотрела в будущее с надеждой и энтузиазмом. Наконец, мы отобрали материалы для печати, я занялась правкой и поиском редакции для выпуска небольшого тиража нашего совместного творения, а Ева, полная радостных надежд, была направлена на операцию.

Она улыбалась, когда её увозили на каталке и махала мне ручкой, как будто уплывала куда-то по волнам на белом теплоходе. Потом её положили на холодный хирургический стол, крепко привязали руки и ноги, сделали укол, и анестезиолог накрыл её лицо маской.

Всё.

Во время операции её сердце остановилось. Реанимация была безуспешной…

Только я знаю, куда Ева полетела, когда остановилось её сердце: прикоснуться к сырой стене своего старого дома на Молдаванке, к гладкому булыжнику мостовой, к нежным душистым веткам цветущей акации и катальпы, к тёплым стволам платанов. Пролететь насквозь Пассаж и Горсад, арки Оперного театра и Колоннаду на Приморском бульваре. Обнять Пушкина и Дюка, и через Потёмкинскую лестницу – в порт, к морю. Туда, где на линии горизонта море сливается с небом. И выше… и выше… и выше… в самый яркий свет, который пребудет вечно.

Фрагменты воспоминаний и рассказов Евы – перед вами. В каждой строчке – она. Она и её мама, Одесса.

Внутреннее пространство

Не помню, как я здесь оказалась – внутри большого полутёмного помещения, сквозь стены которого проросли корни какого-то дерева: светлые, голые, но, определенно, живые.

То ли глаза стали привыкать к сумраку, то ли стало светлее, но постепенно появлялись очертания окружающих предметов. Где же источник освещения? Обычно, вверху. И точно: сверху льётся мягкий свет, и почему-то не оставляет ощущение, что светящееся нечто – тоже живое, мало того – мыслящее существо.

Здесь уютно. Спокойно так, что не хочется покидать это место. Очень тихо… Откуда-то снизу доносится равномерный мягкий стук, но он только успокаивает, есть ощущение, что с ним надёжно. Всегда мечтала о комнате без углов, а эта комната какая-то вся обтекаемая, как очень комфортабельная пещера. Вокруг много книг – в книжных шкафах, на письменном столе, и просто на ковре стопками. Наверное, так выглядит рай для меня. Вот старые фотоплёнки, виниловые пластинки, видеокассеты, аудиокассеты, альбомы с репродукциями и гравюрами, а вот – альбомы с фотографиями. Запылились уже…

Я зачем-то тянусь к самому дальнему, самому запыленному альбому. Долго же к нему никто не прикасался! И почему же именно он, как будто, позвал меня?

На тёмно-синей обложке наклеен пожелтевший листок с надписью «Одесская школа». Я открываю альбом – и всё вокруг утопает в свете яркого летнего солнца, слышен крик чаек, шум набегающей волны, и легкий ветерок приносит такой родной, с детства знакомый запах – запах моря.

Я хочу идти туда, в солнце и море! Но что-то не пускает меня, как какая-то навязчивая мелодия. Она тянет назад своими бесконечными повторениями, и наконец, я просыпаюсь от звука будильника. Перед моими глазами море и чайки, но это лишь рисунок на обоях в моей комнате, а за окном – снег. Много снега.

Ностальгия

Память все чаще стала уносить меня на десятки лет назад, в тёплое, полное моря и солнца одесское детство.

Психологи говорят, что с возрастом долговременная память выступает на первый план, а кратковременная ухудшается. Но нет, моя – не ухудшается: все логины и пароли для входа на сайты помню, очки не ищу.

Зла, правда не помню: приходится записывать. Старая шутка, да, но – правда. Раньше не записывала: смотришь теперь в прошлое, а там – только хорошее. Так же не бывает! Так же – неисторично, нереалистично. А что, если найду не только хорошее…

Что, если найду?..

Зачем же из тёмных глубин памяти снова всплывают воспоминания и, подавая руку один другому, выбираются на свет, словно гоголевские утопленницы в майскую ночь?

Значит, ностальгия всё-таки существует, вот оно что… Тоска по утраченному. По потерянной родине. По прошлому, которого не вернуть. По отношениям, основанным на общности. По безусловной любви. По верной дружбе. По беспричинной радости. По всемогущей юности, у которой впереди вся жизнь. По тем «бесстыжим» голым платанам, к которым можно прикоснуться. По морю, которым можно «подышать». По старой булыжной мостовой, по которой можно пройти теперь только в своём воображении.

Получается, всего этого сейчас нет в моей жизни, а потребность есть, и потребность эта так настоятельна, что оживляет тени прошлого, заставляя верить в то, что они живы… и я жива… ибо что есть жизнь?