Одеты камнем

Он повторил хриплым, отвыкпгим от речи, но все же своим голосом, ему одному присущим, глухим, глубоким звуком: "Вера..." И он протянул руки. Вере? Нет, не ей, не той, которая вызвала чудо. Ее образу юности, он увидал ее в прошлом...

Лицо его осветилось на миг подобием чувства, но тут же вдруг, утомленный, он рухнул на постель.

Она целовала его длинные, желтые, как у мертвеца, руки. Он смотрел бесконечно утомленными, тусклыми глазами без признака мысли.

- Пора уходить, подведете, сударыня! Пора, пора, - торопил Горленко.

Узнав фельдшера, Михаил радостно замычал и, широко открыв беззубый рот, стал громко чавкать.

- Есть просит, - объяснил Горленко.

Мы ушли. Вместе с фельдшером я довез Веру домой. На другой день она лежала на столе, покрытая белым, такая же чужая, как Михаил.

Я не узнал ее, когда, обмыв ее, со словами "готово" какие-то женщины впустили меня в комнату. По

мню: на глазах у этой желтой восковой куклы были медные пятаки. И под одним пятаком поблескивал белый-белый белок.

- Не закрылся один глазок; знать, высмотреть надо ей своего ворога, сказала баба.

Этот ворог - я.

Я не исполнил и последней Вериной просьбы. Я не рассказал никому, как замучили Михаила, ни тогда, ни в 1905 году, когда ко всем с просьбой пролить свет на это дело обращался один историк.

В архивах все узнано без меня.

А я, не желая себе неприятностей, жил в своей деревеньке и очень часто бывал пьян. Тогда-то в моей голове завелся Верин удод и стучал день и ночь:

- Худо тут... худо тут.

В мозжечке кое-что развивает давление всех атмосфер. Я бросаю перо, держать надо голову, приучать руки к крыльям - мах! мах!

Едва завтра музыка и такие слова: "Это есть наш последний и решительный бой"...

В горло... рраз!

Головой в стекло - два. И к черту Паук!

А над городом плавно Миргил.

Художника - лёт И нот - лет...

Кавалер орденов: Владимира, Анны, Георгия... пр-ра-вое плечо впе-ред!

1924-1925