Одевая эпоху

Были среди них и комичные фигуры, как, например, баронесса де Г., похожая то ли на цирковую наездницу, то ли на прачку и вечно таскавшая с собой барона и своих собачек, померанских шпицев. Эта особа, напоминавшая карикатуру Каран д’Аша[91]

, всегда появлялась с надменным видом и бесцеремонно разглядывала всех присутствующих. Во время примерки, оставшись в кабинке вдвоем с портным, она улыбалась ему с заговорщическим видом. В любых обстоятельствах эта дама искала возможность как-нибудь задеть, унизить барона, который должен был удерживать на руках полдюжины собачек. Если одна из них выскальзывала, баронесса поднимала руку с таким видом, словно собиралась дать ему пощечину. Смотрясь в зеркало, она краем глаза следила за ним и, заметив, какой у него несчастный вид, оборачивалась и нежным, заботливым тоном произносила: «Высморкайся, Анри!» – и барон опускал собачек на пол, доставал платок и сморкался. Однажды баронесса попросила меня и портного устроить примерку у нее дома. Портной был венгром по фамилии Дукеш. В свое время он был знаменит, но когда говорил по-французски, я не мог понять ни слова. Она приняла нас в своей спальне, в присутствии бессловесного супруга, которому она вдруг сказала: «Сходи, принеси сигары для этих господ!» Бедняга вышел за дверь мелкими шажками, с трудом передвигая больные ноги, и вернулся, неся две сигары. Когда он протянул их нам, она хлопнула по ним тыльной стороной ладони, из-за чего они разлетелись в стороны, и сказала: «Да не эти, идиот, они только для тебя годятся!» Затем она самолично принесла две коробки сигар, как она утверждала, лучшего качества, и с улыбкой, в которой не было и тени доброты, дала мне и портному по сигаре.

Когда мы ушли, я дал себе клятву, что ни одной женщине не позволю так со мной обращаться и всю жизнь буду заботиться, чтобы представительницы прекрасного пола уважали меня.

Обо мне начали говорить, обращать внимание на модели, подписанные моим именем. Я стал понимать, что я кое-чего стою. Однажды, по-дружески болтая со мной, месье Дусе сказал: «Дорогой мой друг, вы слишком редко бываете на людях.

Я назначил вам хорошее жалованье именно для того, чтобы вы смогли приобрести некоторую известность в парижском обществе. Если я увижу, что этого недостаточно, я помогу. Мне бы хотелось, чтобы вы посещали театральные премьеры, бывали на скачках и в разных шикарных местах с какой-нибудь милой подружкой, которую вы будете одевать по вашему вкусу и которой поможете найти свой стиль. Возможно, родные посоветуют вам купить ренту, но это неверный путь для того, кто хочет стать кутюрье. Ренту вы себе купите позже». Этот совет меня сильно озадачил. Ведь я только и ждал подходящего случая, чтобы выйти в свет, а в Париже таких случаев всегда достаточно. Я не побоялся передать отцу слова месье Дусе, а отец, хоть поначалу и метал гром и молнии, в глубине души все же не мог не согласиться, что профессия кутюрье требует некоторого опыта общения с женщинами, и, как я понял, готов был поступиться своими убеждениями. Через несколько дней случилось нечто непредвиденное. Одна из заказчиц дома Дусе прислала мне письмо с просьбой о встрече в одном из салонов на втором этаже «Кафе де Пари», где она собиралась дать мне какое-то срочное поручение. Это была американская актриса, которая пела в Нью-Йорке в венских оперетках. Я встретился с ней в роскошном интерьере этого кафе, хорошо известного гурманам всего мира. Когда я проходил через большой зал первого этажа, мне казалось, что все постоянные посетители заметили меня и провожают взглядами. Я взбежал по лестнице, прыгая через две ступеньки, чтобы избавиться от этого ощущения. У дверей салона я увидел прелестную и приветливую миссис А. К., окутанную облаком муслина. Рядом стояла ее чернокожая служанка в мадрасовом тюрбане и радостно улыбалась, показывая все свои зубы. Моя красавица-клиентка, которую я накануне видел у нас в салонах, без церемоний притянула меня к себе и страстно поцеловала в губы, после чего пригласила с ней пообедать. Негритянка незаметно удалилась, а я изведал все наслаждения Иосифа Прекрасного в объятиях мадам Потифар[92]. Моя новая подруга потребовала, чтобы я поехал с ней в Трувиль, тогда самый модный курорт и центр парижской жизни в летнее время (Довиль стал курортом гораздо позже). Я признался, что не могу позволить себе такие расходы, тогда она посоветовала обратиться за помощью к месье Дусе и объяснить, что это в его интересах – отпускать меня на крупные спортивные состязания, где можно увидеть столько элегантной публики. Затем дама исчезла, забыв на столе маленькую золотую пудреницу, инкрустированную бриллиантами. Я спросил счет, но мне сказали, что по счету уже заплачено. Я взял пудреницу, чтобы вернуть ее хозяйке в Трувиле, и на следующий день поехал туда.

Не понимая, насколько опасна роль, которую меня заставили играть, и безмерно гордясь собой, я зашел в «Отель де Пари».