Один

Что касается методов воспитания. Я считаю, что родитель должен быть для ребёнка чудом. Конечно, нужны товарищеские отношения. И я сам в своей практике всегда с детьми скорее позволял какое-то панибратство определённое. Когда я начинал орать, никогда и никто это всерьёз не принимал. И Женька, вообще очень спокойная девочка, всегда в таких случаях говорила, хихикая: «Ну, Быков лютует». И это было очень смешно. Но то, что родитель должен для ребёнка быть полубогом — да, я, пожалуй, скорее согласен.

«Как правильно составить список чтения?» Не составляйте список, верьте в библиотечного ангела. Библиотечный ангел вам всё скажет. Приходите, и что он подскажет, то и читайте. Это, по-моему, более точно, даже чем зубная фея, более обоснованная вера.

«Какие книги из серии „ЖЗЛ“ вы считаете наиболее удачными?»

Мне очень нравится всё, что пишет Максим Чертанов, и не только потому, что Машка мой друг. Максим Чертанов — это на самом деле мужской псевдоним очень красивой рыжей женщины. Мне вообще кажется, что её книга о Хемингуэе — это образцовая книга. Понимаете, все, кто любит Хемингуэя, после этой книги говорят: «Ну, так нельзя!» — так развенчивать нашего главного мачо. Но она же доказательно это делает. И потом, она это провоцирует.

Знаете, я, прочитав эту книгу, почувствовал, как я на самом деле люблю Хемингуэя, как он мне с этой ложью, с этой показухой дорог. Я там не согласен только с одной совершенно наивной экологической концепцией, что вот нехорошо ловить рыбу, что «Старик и море» — вещь бесчестная по отношению к рыбе. А как жрать эту рыбу, так мы все с большим удовольствием! И, конечно, надо эту притчу понимать именно без ложного буквализма. Она написана очень буквально, убедительно, запахи все чувствуются, но надо помнить, что это притча.

Мне кажется, книга Машки, Максима Чертанова, про Хемингуэя — образцовая книга. Как она меня взбесила! Я помню, я её прочёл, ей позвонил и говорю: «Что ты делаешь? Что ты себе позволяешь? Кто ты такая?!» А потом понял, что всё она делает правильно. От противного начинаешь любить больше. Про Эйнштейна хорошая книжка у неё.

Кстати, мне очень нравится книжка Эрлихмана про короля Артура. Никто ничего не знает про короля Артура, а он вот взял и написал. Неплохая, на мой взгляд, во всяком случае, из всего, что написал Варламов, лучшая книга про красного графа, про Толстого, такой красный шут. Она тоже с большой любовью написана. Про Грина не нравится мне, а эта нравится.

«Известны ли помимо „Наследника из Калькутты“ ещё удачные или, во всяком случае, интересные образцы эскапистской лагерной прозы, то есть того, что писалось в лагере, но не про лагерь?»

Два текста могу назвать, не глядя. В первую очередь, конечно, Соловьёв, «Очарованный принц», ведь он это написал в лагере, если вы знаете. Помните там те куски: «Я с базара моей жизни ухожу ни с чем, но далеко ещё до заката». Такое можно написать было только в абсолютном отчаянии. Его случайно узнал начальник лагеря на пересылке и не отправил куда-то очень далеко, по-моему, чуть ли не в Магадан, а оставил в Средней России, и там он писал этого «Очарованного принца».

И второй пример — ну, это не совсем лагерь, а это сактированный, по-моему, Домбровский написал в 1943 году «Обезьяна приходит за своим черепом». Это самый точный роман о фашизме, который я знаю. Не про советскую реальность, но угадывается и прочитывается в нём советское, конечно.

Потом — ещё эти три автора, придумавшие «французского поэта», Яков Харон и остальные двое. Сейчас я к этому вернусь. Сейчас, подождите, с трудом открывается.

«Как же дети вас в итоге убедили, что Растопчин соответствует Ростовым в вашей схеме?» Имеется в виду моя схема действия «Войны и мира».

Мне кажется, там действительно четыре уровня: уровень дворянский, уровень людей государственных, народный и метафизический, природный. И на этом уровне действительно есть линия Почвы. Там четыре стихии: Воды, Воздуха, Земли и Огня. И вот линия Земли — это Ростовы. Да, я думаю, Ростовым соответствует Растопчин, отчасти по сходству фамилий (не просто же так они Ростовы), а отчасти потому, что это…

Понимаете, конечно, это тиран, но на домашнем, на почвенном, на московском уровне. Растопчин — не злой человек, но Растопчин — слабый человек. И он, повинуясь инстинктам толпы, даёт распоряжение убить Верещагина. Это мерзко, конечно. Но, видите ли, Растопчин не потерян. Растопчин как раз пережил высокий шок.