Один

Когда-то Дмитрий Ульянов достал своему брату Владимиру на одну ночь пишущую машинку Remington — и Володя принялся ремингтонировать со страшной скоростью, навыка никакого не имея, и сажал дикое количество ошибок. Дмитрий Ульянов его спросил: «Не лучше ли печатать медленнее, но правильнее?» — на что Ленин ответил: «Если есть пишущая машинка, надо работать быстро, количество ошибок здесь неважно». И действительно какое-то количество прокламаций навалял. Это есть в воспоминаниях Дмитрия. Для него органичен был быстрый темп, хотя и с огромным количеством ошибок. Он вообще был человек быстрый. Если бы он иногда задумывался поглубже, может быть, и история наша была бы другая.

Я советую вам просто не насиловать себя. Пишите в том темпе, который вам близок. Если же от вас будет требоваться штамповать слишком срочно, может быть, вам лучше просто поменять профессию.

Тут, кстати, некоторые люди в комментариях пишут, что «Быков неглубок и поверхностен». Это вечный упрёк, с которым я сталкиваюсь с рождения. Неглубок и поверхностен, потому что, как пишет одна дама: «Он даже не задумывается, прежде чем ответить на мировые вопросы». Конечно, если вы настаиваете, я могу всё время, как это называется в русском народе, «морщить попу», то есть изображать такую крайнюю задумчивость. «Такой серьёзный, важный, деловой, как будто хочет пукнуть головой», — была такая эпиграмма на одного поэта. Я могу, если хотите, но боюсь, что вам будет скучно.

Долгий вопрос о Китае и геополитике. Я, если можно, не буду отвечать. Просто скучно.

«Не подскажете ли вы книгу, в которой темой является выход нации из фашизма/сталинизма/нацизма. Как происходит этот процесс? Хотя бы на примере отдельного героя. Как нация входит — понятно, а вот выход…»

Вера, я могу вам посоветовать «Доктора Фаустуса» в первую очередь, потому что это роман, в котором Манн пытается не просто выйти сам, а вывести всю нацию, отмотать назад и понять, в какой момент она выбрала не тот путь. У него так получается, что на Ницше, вообще на модернизме совершилась эта развилка. Я считаю, что гораздо раньше. Некоторые считают, что на Лютере. Но в любом случае это как раз роман психологической реабилитации и для автора (автора, между прочим, всё-таки размышления аполитического, такой очень пронемецкой книги, очень националистической), и для нации, конечно, это тоже попытка реабилитироваться.

Очень сложный, нервный, болезненный писатель, очень мною любимый — Ганс Фаллада. И я прежде всего, конечно, рекомендую вам «Каждый умирает в одиночку» — предсмертный, по-моему, гениальный роман. Он довольно массивный по объёму, но как терапия это очень важная книга.

Грасс, «Собачьи годы» — по-моему, книга лучше, чем «Барабан» [«Жестяной барабан»]. «Барабан» для меня как-то слишком физиологичен. В общем, очень противное чтение. Хотя он выдающийся, конечно. Зигфрид Ленц, «Урок немецкого» — весьма интересная книга.

Что касается выхода из тоталитаризма в России, то, на мой взгляд, ничего любопытнее, чем творчество Синявского и Даниэля, на эту тему не написано: «Говорит Москва» Даниэля и «Суд идёт» Синявского.

«Почему Вы не любите Кортасара?» Я ценю Кортасара, но именно не люблю. Понимаете, мне кажется, что это латиноамериканец, всё время пытающийся быть европейцем и доказать, насколько он европеец. А надо было быть латиноамериканцем, как Маркес, который никому ничего не хотел доказать, а взял и написал великий роман. То есть он доказать-то хотел, но в Латинской Америке.

Кортасар — это, на мой взгляд, не очень хороший европеец и совсем плохой латиноамериканец, это промежуточное такое явление. У него были гениальные идеи, замечательные композиционные идеи «Игры в классики», очень интересная «Модель для сборки». Но, к сожалению, там принцип интереснее мяса, интереснее вещества прозы. Герои только и делают, что любуются собой. Безумно меня раздражает его рассказ «Киндберг» [«Местечко под названием Киндберг»], такой очень мне близкий и тем более раздражающий, как может раздражать только близкий родственник.

«Что Вы думаете о Владимире Познере как о журналисте?» Не хочу оценивать коллег. Вообще не очень много думаю о Познере.

«Многие ждут лекции по Сорокину». Понимаете, я знаю, что у него юбилей и горячо его поздравляю, но не очень знаю, что в этой лекции можно рассказать. Я вообще как-то стараюсь говорить больше о классиках, потому что здесь, как ни странно, простора в оценках больше. А здесь скажешь про человека что-нибудь плохое — и тем подрубишь его в начале какого-то нового прекрасного замысла.

Меня многое раздражает в Сорокине и многое восхищает в Сорокине, но делать какие-то концептуальные выводы применительно к Сорокину я не могу, потому что я не вижу, где Сорокин. Я восхищаюсь тем, как он работает с чужим материалом — например, с Алексеем Константиновичем Толстым в «Дне опричника» или с соцреализмом в «Сахарном Кремле», или с русским фольклором в «Теллурии». Меня это восхищает, но я не вижу, где собственно Сорокин.