Один день Марины Ивановны

Марин Иванна отпустила майку и пододвинула к кровати стоявший у окна огромный клетчатый баул, набитый книгами:

– Тупица чёртов. А? Василий? Это же надо было так обосраться! А?!

– Мам, фу-у-у. Что за базар, в натуре! Говно, обосрался – что это за параша? Щаз так никто не говорит.

– Да что ты! Неужели? И как же надо говорить? – Марин Иванна развернулась к шторке.

– Ща говорят не обосрался, а облажался.

– Ты поучи мать, поучи! – Марин Иванна снова замахнулась, но сын проворно скрылся под подушкой. – Базар, параша! Чтоб я не слышала жаргона в моём доме! Мне на работе его по уши!

Марин Иванна с треском распахнула шторку, сгребла подушку со вцепившимся в неё подростком, рывком разъединила их, подушку бросила, а сына ткнула в запотевшее окошко.

– Сюда смотри! Смотри, кому сказала?! Сегодня ты живёшь с видом на тюрьму, а завтра будешь жить с видом на дом!

– Ну, ма-ам, ну сколько можно… Ты каждый день мне это говоришь.

***

– Куда меня несёсь? К Бабане? – от яркой лампочки в подъезде Любовь проснулась.

– Ага. – Мариша боком налегла на дверь и оказалась у соседей. – Побудешь у неё. Люби её и хорошо себя веди.

– Буду юбить. Ведь я Юбовь! Я всех юбью и… – Любовь уснула, не договорив.

Баба Аня была древней сухонькой старушкой. На улицу она уже давно не выходила, хоть и жила на первом этаже. А посидеть с ребёнком дома ещё могла. Других вариантов у Мариши всё равно не было.

– Баб Ань, спасибо вам, дай бог здоровья! – Мариша положила дочку на диванчик. – Сейчас Любашкины вещички принесу.

– Присядь. Присядь, а то пути не будет.

Мариша было опустилась на край стула, но тут же подскочила, увидев, как подъехало такси.

– Возьми. – Старушка протянула ей пятьсот рублей одной бумажкой.

– Вы что, баб Ань! Не надо, не возьму.

– Возьми. Не пригодится – назад привезёшь.

Мариша обняла старушку. Нагнувшись над диванчиком, поцеловала дочь. Зашла к себе, поспешно допила остывший кофе. Надела куртку, шарфик, сумку на плечо. Просунула баб Ане в дверь пакет с вещами дочки и покатила чемодан на улицу, где его подхватил таксист.

– Тут у вас ручка…

– Где? – Мариша ринулась к багажнику.

– Ручка слабая у чемодана, говорю. Перегрузили вы его, не выдержит. Хотите, изолентой замотаю?

– Спасибо, некогда. Доеду как-нибудь.

– Как знаете. – Таксист закрыл багажник и порулил к вокзалу.

***

– Уволюсь на хрен. – Василий отхлебнул рассол из банки.

– Ой, и куда же ты пойдёшь? Кому ты нужен? – Марин Иванна выдохнула, пытаясь застегнуть на крупных бёдрах форменную юбку.

– Да хоть и на завод. Там вроде цех обратно открывают.

– Ой, не смеши! Кастрюльки будешь штамповать за три копейки?

– Да хоть бы и кастрюльки. Пока – кастрюльки, а власти сменятся, глядишь, и снова оборонку будем выпускать. Может, ещё девочку с тобой родить успеем. А?

Василий, зная про мечту жены о дочке, хотел подластиться, но просчитался.

– В учреждении, вон, власть сменилась, и чего? Нам это шибко помогло?

– Марин Иванн, не начинай за рыбу деньги, а?

– Дурак ты, Вася. Ой, дура-а-ак… Завод сегодня есть, а завтра – нет. Ты зря с него давным-давно ушёл? Забыл уже? Смотри, кругом всё развалилось. Весь город без работы. А наше учреждение – навсегда. Семьдесят лет стояло и ещё столько простоит. На наш век точно хватит! Где ещё тебе сейчас стабильный оклад дадут? Нормальный отпуск с отпускными? Стаж засчитают год за полтора? Нигде! При наших временах и в нашем государстве за такое место зубами надо держаться. Зубами, понял? Поэтому засунь своё «уволюсь» себе в зад и делай всё, чтобы не выгнали! Мы в очереди на квартиру первые стоим. А вдруг строительство начнётся, вдруг дождёмся? Ребёнку будет своя комната. Или ты хочешь, чтоб мы до смерти в дедовом бараке жили, вповалку да с оглядкой? Уволится он, гляньте на него!

Приступ красноречия и молния на тесной юбке утомили Марин Иванну. Она помахала у покрасневшего лица всё тем же полотенцем, попятилась спиной к Василию:

– Молнию закрой?

Муж сделал вид, что возится с застёжкой, а сам просунул руку в разрез юбки и прихватил жену за попу:

– Марина, Марина, Марина, когда же ты будешь моей? – хотел пропеть, но поперхнулся от шлепка.

– Клешни свои убрал, колготки мне последние порвёшь! – Марин Иванна хлопнула, не глядя, полотенцем, попав Василию по уху. – Кобель ты хренов. Хоть бы ребёнка постеснялся! А ты чего уставился? А ну-ка, ноги в руки, и в школу! Живо! Узнаю, прогулял – домой не приходи!

День обещал быть непростым. Напарницу отправили на курсы. А значит, предстоит работать за двоих. Марин Иванна влезла в сапоги, надела форменную куртку, шапку. Схватила сумку. Остановившись на пороге, произнесла отчётливо, как для тупого:

– Ребёнку в школу надо сдать пятьсот рублей. Ты понял? Чтоб деньги к вечеру на месте были. Ты понял? Мне пофиг, где ты их возьмёшь. Хоть высри, хоть роди. Ты понял?!

– Марин Иванна, мне за руль – низзя! Я выпимши. Вдруг остановят?

– Кто остановит-то? Тут все свои! Остановят его. Кому ты нужен, пьянь несчастная! Остановят его! Ты лучше…

Дверь на терраску хлопнула и не дала Василию услышать, что ему лучше.

***