Один день, одна ночь

– Как раз Алекс и понял, что приходила не Таис, а ее сестра.

– Понял, понял, – согласился капитан. – Молодец. Отсюда она поехала на квартиру за пистолетом, у Кулагина был пистолет, балерина говорила, а потом на дачу. Настя утром ей сказала, что собирается на дачу, какие-то документы его, что ли, взять, а сама не поехала. Весь день провела у Гудкова. Наташа приехала как раз после... писателя твоего, зашла с другой стороны, выстрелила в того, кто на крыльцо вышел, и убежала. Говорю же, горячая импульсивная девушка южных кровей. С Одессы.

– Нужно говорить «из», – поправила Маня. – Из Одессы.

– Ну, из, – согласился капитан.

– Ты ее поймал?

– А чего ее ловить? На квартире она сидела и рыдала. Ну, забрали мы ее, да. Там на пистолете пальчики ее наверняка есть. Она ведь не так чтоб профессор или великий писатель, – зачем-то добавил он язвительно. – Ума мало, одна жадность. Она пистолет прямо там, на участке в Малаховке, и бросила, где стреляла.

– Бросила, да, – задумчиво проговорила Маня. – И Аннет, представляешь, Алекса тоже бросила. То есть уехала, и все дела. Даже не подошла посмотреть. Какая разница, что там с ним случилось! Вдруг ему срочно «Скорую» надо вызывать, в больницу везти, у нее же машина рядом стояла! А она вот просто испугалась и уехала. Подумаешь!.. Ей-то какая разница!

Из распахнутого окна тянуло мокрым асфальтом и как будто чуть-чуть липовым цветом, ночь была легкой, нестрашной, прозрачной, и чувствовалось, что она вот-вот кончится.

– А наследство?

– Чего наследство?

– Большое?

Мишаков вздохнул.

– По-моему, не просто большое. По-моему, какое-то охренительное. Бразильская жена Кулагина происходила из семьи миллиардеров, насколько я понял. Точно я не выяснял, конечно, но там бешеные деньжищи.

– Их теперь получит Настя, да?

– Маня, – сказал капитан, впервые назвав ее по имени, – какая мне, к чертовой матери, разница, кто их получит? Ну, девочка, наверное, получит, Нийя. Соответственно, ее мать.

– Все-таки он ей заплатил, – Маня встала, подошла к окну и стала смотреть в темноту. – Она все скулила, что Анатоль ей должен за все мучения! Заплатил, да еще как!.. Она небось такой платы и не ожидала вовсе.

– Да ну ее совсем, – махнул рукой капитан. – Она меня не интересует.

Маня повернулась, пристроилась на подоконник, как давеча сидел ее кудрявый великий писатель, и, прищурившись за очками, взглянула на него.

Ну да. У нее же астигматизм. Нужно в словаре посмотреть, что это такое.

– Мне жалко миллиардеров из Бразилии, – вдруг ни с того ни с сего объявила Маня. – Они же наживали, старались, усилия прикладывали, работали. Такие деньги требуют постоянной работы, насколько я понимаю. И никого не осталось! Наверное, это очень грустно, когда в конце жизни некому оставить миллиарды. Вон даже Софья Захаровна нашла, кому оставить Гарольда! Чужим людям не отдала. А тут такое состояние!

Мишаков вздохнул.

Нужно уходить, он знал, что время вышло.

Аккуратно вжикнув «молнией», он достал из дерматиновой папки два паспорта и аккуратно, один на другой пристроил на край стола рядом с пустым бокалом.

Маня с подоконника посмотрела на паспорта.

– Ну все, – сказал он, как бы проверяя на самом деле, – все или еще нет.

Маня кивнула. Получалось, что – все.

По коридору, полному книг, он, не оглядываясь, дошагал до двери, выскочил на площадку и побежал вниз по лестнице.

Он сбежал на один пролет, остановился и, задрав голову, глянул наверх.

Маня Поливанова, держась за перила обеими руками, смотрела ему вслед.

– Пока, – сказал он и улыбнулся. – Найдешь еще один труп, звони.

Она кивнула, очень серьезно.

Они помолчали, стоя далеко друг от друга, а потом она спросила так же серьезно:

– Значит, самый главный вопрос – зачем?

– Нет, Маня. Самый главный вопрос – как вы начали писать и где вы берете сюжеты?