Один год из жизни Блюхера

Вечером, когда солнце, повиснув за Белой, шло на покой, застучала бита по древней чугунной доске. Ревком созывал общий сход. Со всех концов поселка потянулись люди к поселковому саду. Меж картузов пожилых рабочих и кудлатых голов парней мелькали веселые девичьи полушалки, степенно плыли бабьи платки.

В назначенный срок на крыльцо особняка директорского дома, где размещался ревком, вышли Блюхер, Калмыков, Каширин, Томин. Разговоры смолкли. Калмыков кликнул молодым:

— А ну, други мои, кати вон ту бочку… Так переворачивай. Трибуна ладная. С нее далеко слышно будет. А к этим двум фонарям факелов не мешало б добавить. Тащи и их ребята.

Наведя порядок, Михаил Васильевич обратился к народу:

— Решать будем, боевики, оставаться нам или уходить с отрядами Блюхера.

— Сам-то как считаешь? — выкрикнули из темноты.

— Кто в силах держать оружие, должен идти. Объединимся — победим, нет — пропадем ни за грош.

— А куда идти-то?

— Об этом вам скажет товарищ Блюхер. Слово ему.

Блюхер говорил взволнованно, но внятно, чеканя каждое слово. Обрисовал обстановку, сложившуюся на Урале и в Республике, разъяснил, во имя чего решили его отряды продолжать борьбу против белогвардейцев в одних рядах с Красной Армией.

— Только где и когда именно встретимся с нашими, — признался Блюхер, — указать пока не могу. Но мы пробьемся, чего бы это ни стоило. Пробьемся, потому что нам дороги интересы рабочих и крестьян всей России, дорога Советская власть. Верю, и вы, друзья, не уйдете от борьбы в эти суровые дни. Вы были героями и будете ими до конца!

Выступил с горячей речью молодой боевик Костя Калашников. За немедленное присоединение к отрядам Блюхера высказались и другие ораторы.

— А теперь полчаса на обговоры, — объявил Калмыков. — Уходить будем без семей. Не спасаться пойдем — воевать! Я вот тоже оставляю в поселке мать, жену и двух сестер с ребятишками. Лихо им, знаю, придется, но иначе нельзя. Так что идите, товарищи, решайте, советуйтесь.

Помявшись, люди начали расходиться. Михаил Васильевич спрыгнул с бочки-трибуны и присел рядом с Блюхером на ступень крыльца. Было не до разговоров. Молчали, дымили самосадом. Не по одной цигарке выкурили.

А для тех, что вели в глубине сада торопливые речи, эти полчаса показались мигом. Снова вспыхнули факелы и опять выросла на трибуне могучая фигура председателя:

— Будем или нет обсуждать дальше?

— Хватит. Что время тянуть!

— Верно. Все пойдем за Советы!

— Тогда голосую. Дай света поболе, факельщики!

…Сад быстро пустел. Бойцы до утра были отпущены по домам. Командиров дела службы позвали куда раньше. С рассветом засели в штабе утрясать списки, создавать роты и батальоны.

Состоял Богоявленский полк из двух батальонов, семи рот, двух конных сотен, двух пулеметных команд и батареи горных орудий. Штыков было 1074, сабель — 180, пулеметов — 13 и 2 горных орудия при 80 снарядах..

Организовали еще один полк — Архангельский рабочий. Командование им принял Владимир Данберг. Архангельцы дали армии Блюхера 650 бойцов пехотинцев, 250 кавалеристов и 6 пулеметных расчетов и вместе с передовыми ее частями покинули родной поселок, взяв курс к берегам Инзера и Сима.

Лишь много позже Николай Ильич Подвойский и члены Всероссийской коллегии по формированию Красной Армии узнали о рождении 16 августа 1918 года в глубоком вражеском тылу двух новых советских полков.

6

19 августа командир белогвардейской 3-й Оренбургской дивизии полковник Колесников, убедившись, что налеты конных разъездов на группу прикрытия калмыковцев малоэффективны, ввел в действие главные силы, поставив им задачу с ходу переправиться на правый берег реки Зилим, где только-только развернулись для обороны стрелковые роты Богоявленского полка.

Спасли партизан пулеметчики. Зилим — не река, речушка, но берега его круты, труднодоступны. Учтя это, Константин Жеребов, Павел Маслов и Михаил Дублистов умело расположили на более высоком правом берегу свои пулеметы и заранее пристреляли все левобережные спуски к воде.

Неудача озлобила врага. Колесников, придержав на месте пехоту и конницу, пустил в ход орудия и бомбометы. Более часа на линии окопов богоявленцев рвались тяжелые фугасы. Зажигательные снаряды летели дальше, на дома мирных жителей. Деревня Зилим запылала. За время боев (а они не стихали здесь до 22 августа) все пятьсот ее дворов сгорели дотла.

«Н-да, вот и вышли на оперативный простор. Тут ведь и мышление (оперативное требуется, — размышлял главком. — Не полком, не отрядом, а, считай, целой дивизией управлять надо. Голову есть над чем поломать». Тревожное донесение от Калмыкова встревожило Блюхера.