Один мертвый керторианец

– Что теперь? – В голосе Уилкинса сквозило плохо скрытое раздражение, и он намеренно пялился в одну точку, каковой была вывеска бара на противоположной от нас стороне улицы.

– Надо сориентироваться на местности, – глубокомысленно заявил я. – Адрес Бренна у нас есть, но соваться туда нахрапом…

– Согласен, – перебил меня Уилкинс. – Но может, зайти куда-нибудь? Можно бы и горло промочить после холодной ванны, которую тут называют погодой. Там и сориентируемся.

– Можно, – кивнул я, и мы без дальнейших обсуждений пересекли проезжую часть (движение на Денебе было, разумеется, наземным).

Бар оказался небольшим, без каких-либо изысков и с минимумом посетителей, что не удивляло – была середина дня. Впрочем, судя по отсутствию видимых признаков процветания, тут, очевидно, и по вечерам столпотворения не наблюдалось… Следуя уже выработавшейся привычке, мы не сговариваясь двинулись к угловому столику, отгороженному от входа стойкой, где сбросили все еще не просохшие плащи, после чего Уилкинс отправился заказывать выпивку.

Бармен, приземистый крепыш неопределенной наружности, разливая питье по стаканам, то и дело бросал на майора взгляды исподлобья, словно пытаясь угадать, зачем такая птица пожаловала в университет. На Денебе мы окончательно переоделись в гражданское (маловыразительные свитера и брюки, чтоб не бросаться в глаза в толпе, как объяснил Уилкинс, – ха-ха!), однако выправка сразу его выдавала. На мне столь явных признаков армии не отмечалось, и я был похож на простого громилу Поэтому, когда Уилкинс сел напротив и подтолкнул мне стакан джина с тоником, я поинтересовался:

– Вам не кажется, майор, что ваша затея с переодеванием причиняет лишь дополнительные неудобства?

– Пожалуй, тут я перегнул, – неохотно признал он, с отвращением поглядывая на собственные рукава. – В нашем случае смена вывески бесполезна – фасад выдает.

«Что-то он чересчур не в духе после всего-то одной прогулки», – заметил я про себя и, сделав пару приятно согревающих глотков, спросил:

– Как-то мрачноваты вы, майор. Почему бы?

– Верно. Не нравится мне все это.

– Что именно?

– Да все, – Уилкинс одним залпом осушил стакан. – Я знаю, вы считаете меня параноиком, но эта паранойя не раз спасала мне жизнь… да и вам, между прочим.

– Да в чем дело? – Я искренне не понимал.

– В том, что вокруг слишком спокойно. Как говаривал мой полковник: не надо бояться врага, надо бояться, когда врага не видать. Дома нам мешали на каждом шагу. Без выдумки, но настойчиво. Я постоянно чувствовал опасность и был, что называется, в тонусе для ее отражения. А сейчас… Мы уже вторые сутки на Денебе – и ничего!

– Не могу сказать, что меня это безумно огорчает. Почему бы не предположить, что враг, даже если и не удалось обмануть его относительно нашего местонахождения, попросту немного отстал?

– Дай-то Бог… – без энтузиазма кивнул Уилкинс и с заметным неудовлетворением посмотрел на уже пустой стакан. – Только вот ощущение опасности у меня никуда не делось, напротив – усилилось… Уж не потому ли нам не мешают, что мы и так делаем то, что кого-то устраивает?

– Знаете, майор, не стану оспаривать точность вашего самодиагноза. Не могу понять только, откуда все эти предчувствия, предвидения – можно подумать, это вы родились на Кертории, а не я.

Майор как-то странно поглядел на меня и вновь опустил глаза.

– Я исхожу из опыта. Вы, наверное, знаете, что это полезная штука. Но мне показалось, что вы имели в виду не только меня?

– Положим.

– А в ней и впрямь есть что-то такое. Керторианское. Тогда, на «Пелиноре», когда вы ушли в рубку, она вдруг ни с того ни с сего заявила, что через полчаса вы покинете корабль и именно через третий шлюз. Так и было, если вомните.

Я кивнул и промолчал, готовый принимать пари на любых условиях, что так просто Уилкинс с этой темы не слезет. Да, это был бы беспроигрышный вариант, разве что подобной прямоты я не ожидал.

– И вообще, герцог, вы можете объяснить мне, почему вы с ней цацкаетесь?

Я не считал острую дискуссию по этому поводу сколь-нибудь полезной, поэтому лишь пожал плечами:

– Почему бы и нет? Сторониться ее только потому, что она женщина? Неужели вы еще больший женоненавистник, чем я?

Уилкинс даже не улыбнулся.

– Может, и да, хотя навряд ли… Проблема, конечно, не в этом. Она непредсказуема и опасна. Мы не знаем, ни как она затесалась в наши дела, ни зачем. Она никогда ничего не рассказывает о себе. И это при том, что про себя люди любят болтать больше всего на свете, вы не замечали?

– Замечал. – Я улыбнулся: мои мысли принимали забавный оборот.

– А даже если что и говорит, то навешивает такую откровенную лапшу, что и уши подставлять обидно. Так кто же эта журналистка: друг, враг, чей-то очередной лазутчик? Мы не имеем ни малейшего представления. Мы вообще ничего не знаем, и это скверно! Я не могу одобрить подобного легкомыслия.

– Правда? – насмешливо переспросил я. – Не очень-то свежая мысль. Помните, покойный капитан Браун тоже сказал как-то: «Всегда хочется знать, с кем имеешь дело». И помните о ком? Майор, а что я знаю о вас?