Один шаг от Земли

Только потом, положив конверт на кровать и разглядев его, Эймос снова обрел возможность дышать нормально — конверт был не того мерзкого грязно-голубого цвета, в котором присылали «На краю могилы»; этот был нежно-розовым. И тем не менее он содержал журнал такого же примерно размера, как и «На краю могилы», толстый журнал с множеством страниц. Он назывался «Старость», и это название было написано черными буквами, выполненными таким образом, что казалось, будто они сделаны из растрескавшейся, покосившейся и готовой вот-вот обвалиться каменной кладки. Под названием шел подзаголовок: «Журнал для тех, кто хочет протянуть подольше» — и фотография дряхлого старика, укутанного в одеяло, сидящего в инвалидном кресле и с идиотским видом потягивающего воду через изогнутую прозрачную трубочку. А то, что было внутри, оказалось и того хлеще. Реклама кресел с дырой, чтобы можно было подставлять горшок, противогеморройных подушек, костылей, трансформирующихся различным образом кроватей, статьи «Изучайте азбуку Брайля,^[7] пока еще не лишились зрения», «Счастлив, хотя и прикован к постели» и «Неподвижна в течение двадцати пяти лет». Из журнала выпало письмо, и Эймос просмотрел его, выхватывая то тут то там обрывки фраз:

Добро пожаловать в семейство… «Журнал… протянуть…» обучит вас искусству старения… перед вами много долгих лет… ничем не заполненные годы… какое счастье каждый месяц находить в своем почтовом ящике… говорящие книги для слепых… брайлевские издания для слепых и глухих…

Когда Эймос Кэйбот поднял голову, его глаза были полны слез. Стояло темное, дождливое и простудное апрельское утро. Окно сотрясалось от ветра. Капли дождя скатывались по стеклу, словно огромные холодные слезинки.

Секрет Стоунхенджа

Низкие облака стремительно мчались по небу, теряя по дороге мелкие капли дождя и отдельные жесткие снежинки. Когда доктор Лэннинг открыл дверь кабины грузовика, ему в лицо ударил ветер, прилетевший прямиком из Арктики и теперь беспрепятственно разгуливавший по равнинам Солсбери. Лэннинг натянул на лицо широкий воротник своего толстого свитера и направился к задней двери фургончика. Баркер тоже вылез из кабины и постучал в дверь ближайшего небольшого домика. Никакого ответа не последовало.

— Нехорошо, — осуждающе заметил Лэннинг, опуская на землю большой фанерный ящик. — Мы в Штатах не бросаем наши национальные памятники без присмотра.

— Неужели? — иронически откликнулся Баркер, направляясь к воротам в проволочной изгороди. — Тогда, наверно, инициалы, выцарапанные на постаменте памятника Вашингтону, следует отнести к периоду неолита. Как вы могли бы заметить, я принес ключ.

Отперев замок, он отворил створку ворот — несмазанные петли громко протестующе завизжали — и вернулся, чтобы помочь Лэннингу, возившемуся с ящиком.

Только вечером, под низко нависшим начинающим темнеть небом, можно спокойно рассмотреть Стоунхедж без разбросанных повсюду оберток от мороженого и детей, ползающих по загадочным каменным сооружениям. Вплоть до отдаленного горизонта во все стороны тянется плоская как стол равнина, над которой возвышаются только пилоны, грубо высеченные в глубокой древности из серого песчаника.

Лэннинг, пригнувшись от ветра, шел по широкому центральному проходу.

— Они всегда оказываются больше, чем представляются в мыслях, — заметил он. Баркер промолчал, видимо, потому, что был согласен. Они остановились рядом с Алтарным камнем и опустили ящик наземь. — Скоро мы все узнаем, — сказал Лэннинг, открывая замки.

— Еще одна теория? — спросил Баркер. Ему не удалось скрыть своего интереса. — Наши мегалиты, похоже, обладают особой привлекательностью для вас, американцев.

— Мы решаем наши проблемы независимо от того, где с ними сталкиваемся, ответил Лэннинг, откинув крышку и извлекая из ящика какой-то невысокий и сложный на вид аппарат, укрепленный на алюминиевом штативе-треножнике. — У меня вообще нет никаких теорий по поводу этих штук. Я должен только выяснить правду — почему они были построены.

— Замечательно, — сказал Баркер. Холодная язвительность его замечания как нельзя лучше подходила к пронизывающему ледяному ветру. — А нельзя ли мне узнать хотя бы, что это за устройство?

— Хроностазисный темпоральный регистратор. — Он раздвинул ноги штатива и установил аппарат рядом с Алтарным камнем. На передней стенке прибора оказался фотообъектив. — Разработка моей группы в университете. Мы установили, что перемещение во времени — не считая, конечно, естественного двадцатичетырехчасового цикла, — означает мгновенную смерть для всего живого. Чтобы прийти к этому выводу, мы уничтожили довольно много аквариумных рыбок, крыс и цыплят; добровольцев-людей не нашлось. Но неодушевленные предметы можно перемещать без всякого ущерба.

— Путешествие во времени? — спросил Баркер, надеясь, что говорит небрежным безразличным тоном.