Один соверен другого Августа

Август ясно помнил, как будто это было вчера, что профессор после долгой паузы внятно и сухо добавил:

– А сбежавшая девчушка пришла сама. Да… Уже под вечер, когда мы все напряженно молчали и каждый наверняка не завидовал моему жребию гонца печальной вести к ее родителям. Она пришла и потом до конца похода молчала, несколько блаженно улыбаясь. Знаешь, как будто познакомилась с тем, кого долго искала.

Доктор геолого-минералогических наук в свои тридцать был коммунистом и секретарем парторганизации института, а в свои шестьдесят – глубоко верующим православным христианином. В природе не часто, но встречаются подобного рода замещения. Август после долгих блужданий по лабиринтам переплавленной профессорской сущности остановился на том, что затравкой при ее кристаллизации послужила банальная соринка шаблонного размера и незамысловатой формы, каких, в общем-то, пруд пруди на пыльных путях природы. Однако эта оказалась преднамеренно придавленной сверху тяжелым, более тяжелым, чем следовало бы, грузом. Оттого и пришлось здорово надуться душе, чтобы, непрестанно трудясь, одинокая тусклая песчинка изловчилась вырасти и стать, постепенно замещаясь и преображаясь, профессором-мегалитом. Как со стороны – значительный рост.

Уже покидая общество своего учителя, Август вдруг вспомнил про странные звуки-крики, то ли разбудившие, то ли приснившиеся ему. Остановившись в нерешительности, он резко развернулся в пол-оборота и снова оторвал профессора от научных раздумий:

– Гордей Лукич… Вы не слышали сегодня утром… такой звук странный? Откуда-то с моря. То ли птица кричала так загадочно, то ли… люди гоготали, как птицы… не слыхали? Или мне это…

_– Птица? А… так это не птица, дружок. Это насекомое такое… – профессор говорил, не отрываясь от своих бумаг и не покидая мира своих научных формулировок, – точнее, машина, называемая в народе стрекозой. Да… значит, если еще термограммы и ренгеноструктурный… да-да, дорогой мой лежебока, это была стрекоза… по-научному называемая геликоптер. Смешное слово, правда? Да… но вот что любопытно… – он вдруг поднял свое ученое лицо и внимательно взглянул на Августа. Снял очки, отчего его глаза вдруг выглянули жутким минотавром из глубокой пещеры.

– …Ты знаешь, вертолет был белого цвета, то есть не военный. Это были не пограничники, а частники. Что, в общем-то, и странно. Да… и они два раза очень низко пролетели над нашей бухтой Любви. Звук был действительно похож на лопающиеся шарики. Вот так. Видимо, богатеи развлекаются… Ну ступай, а то мне нужно закончить к обеду.

Профессор Бектусов снова надел очки, принял человеческий облик и ушел в мир науки, для него более животрепещущий и не такой сиюминутный.

Август пошел по тропе к морю мимо разноцветных палаток лагеря, в которых слышалась утренняя какофония пробуждения: девочки шептались и тонко хихикали, обсуждая перипетии прошедшей ночи; мальчики неудовлетворенно бурчали осипшими от ночной прохлады и горячительных напитков голосами. Контрастно молчали немногочисленные семейные палатки. Там царила упорядоченная тишина отрепетированного годами совместного утра.

Внезапно позади напевно зазвонил мобильный, и Август уловил удивленные возгласы профессора:

– Как?.. Кто?.. Зачем? Да, есть. Здесь он. Хорошо. А это так необходимо? Ну хорошо. Нет, не имею. Не смешите меня! Ну, пусть. Бухта Любви. Встречу. Вечером.

Август невольно снова оглянулся. Профессор сидел, напряженно выпрямившись, будто встрепенувшись от укуса, опустив руки с бумагами, и улыбаясь глядел вслед Августу. Потом махнул ему рукой – мол, давай, иди куда шел, и снова углубился в бумаги.

Сначала Август хотел заглянуть в свою палатку, чтобы найти плавки. Но потом, прикинув, решил лишний раз не тревожить свой «гарем». Раннее утро считается лучшим временем для преступлений и откровений. «Пойду-ка и я побазарю с морем, как говорится, без лишних аксессуаров, откровенно, во всей красе», – как к исповеди после литургии приготавливался к утреннему купанию Август.

Выйдя на узкую полоску пляжа, бредя по серой гальке и валунам, он вдруг уяснил себе, что этот поход был не совсем обычным. Необычность его заключалась в том, что в нем загадочным образом собрались все близкие Августу люди, так или иначе последние семь лет влиявшие на расклад карт его судьбы. Теперь он стоял на каменистой сцене у моря, лицом к безлюдной серповидной бухте. Сзади тихо и одобрительно шушукались в огромном зрительном зале волны, и словно ошеломленный фокусом невидимого мага, Август зачаровано проникался эксклюзивной постановкой, будто именно для него сочиненной мизансцены.