Один триллион долларов

Для журналистов и просителей Джон Фонтанелли был практически недосягаем, другое дело – для своей семьи и старых друзей. Он держал личный секретариат, работающий по принципам, заведенным еще Вакки. Даже список знакомых ему лично отправителей, чьи звонки и письма переадресовывались непосредственно ему – их лишь просвечивали во избежание взрывоопасных вложений, – был тот же самый. Его мать, дозвонившись до него после третьего или четвертого переключения, находила его в самолете, что было для нее непостижимо. Непостижимой была и скорость, с какой ему доставлялись письма, где бы на земном шаре он в этот момент ни находился. Как будто в секретариат наняли ясновидящего, который раньше их самих знал, где их самолет приземлится в очередной раз. Таким образом его однажды настиг первый компакт-диск Марвина.

Джон с некоторым любопытством открыл конверт с защитной внутренней прокладкой и расплылся в улыбке, увидев диск. Он назывался Wasted Future.С конверта смотрел Марвин – взглядом, затуманенным мировой скорбью, – снятый на фоне какой-то мусорной свалки. «Дорогой Джон, вот тебе первый шаг крутого восхождения», – было нацарапано на вложенной почтовой карточке и подписано Марвином и Константиной, которая на диске тоже значилась как вокалистка.

Очень интересно. Джон все бросил, прошел в салон самолета, оборудованный Hi-Fi-установкой за пятьдесят тысяч долларов, и с любопытством поставил диск.

Если одним словом, это было чудовищно. Из колонок вырывался глухой, размазанный шум, из которого неприятно выделялась лишь бас-гитара, тогда как пение терялось в чрезмерно просторном зале с плохой акустикой. Невелика потеря, поскольку пение Марвина было клинически-депрессивным и одновременно остро-чахоточным. Все громыхало в монотонном ритме, а если и удавалось различить начатки мелодии, то она так сильно напоминала что-то уже знакомое, что на язык просилось слово «плагиат». Константину было почти не слышно, но об этом тоже жалеть не приходилось – судя по тому немногому, что доходило до слуха.

Джон с содроганием убрал диск, не дослушав и раскаиваясь в своей доле вины в том, что такая поделка увидела свет. Это был не первый шаг восхождения, а завершающая точка падения. А значит, вскоре Марвину опять понадобятся деньги.

Он выкинул диск вместе с конвертом и карточкой в мусор и позвонил в свой лондонский секретариат, чтобы имя Марвина вычеркнули из списка.

24

Стоял лучистый день конца апреля, по существу первый весенний день. Замок сиял великолепием, словно был центром мира.

Марко тоже весь светился. Кнопка в ухе, переговорное устройство в руке, револьвер в кобуре, а в глазах – сияние безудержного счастья.

– Кажется, вам действительно нравится в Англии, – заметил Джон.

– Да, – кивнул Марко. – Только причина не в Англии, а в Карен.

– Кто это?

– Карен О'Нил. Может, вы ее помните, она была секретаршей мистера Маккейна в его прежней фирме. – И снова счастливая улыбка: – Теперь мы вместе.

– О! – удивился Джон. – Примите мои поздравления!

– Спасибо. – Рука Марко потянулась к кнопке в ухе, прижала ее как следует. – Машина премьер-министра только что миновала ворота.

Это было то, чего не купишь за все деньги мира.

Со времени его приключения с Константиной у Джона в затылке засел скепсис, от которого он уже не мог избавиться. Он знал, что может залучить себе в постель красивейших женщин мира, хоть за плату, хоть бесплатно, но с тех пор, как он переехал в Англию, он больше не подпускал к себе ни одну из них. При каждой улыбке и каждом взмахе ресниц в нем вспыхивало подозрение, что этот интерес относится не к нему, а к его состоянию. Иногда и улыбки не требовалось.

Как в случае с той журналисткой, которая копалась в архиве Вакки и потом разнесла по всему свету молву о предсказании.

Причем она ему даже не понравилась. Совсем не его тип. Бог знает почему он до сих пор вспоминал о ней.

Они вышли наружу. Машина премьер-министра, темно-серый «Ягуар», перевалила через холм. Павлины стояли среди клумб, распустив хвост как по заказу.

Джон набрал воздуха, незаметно вытер ладони о брюки и почувствовал, как сердце ушло в пятки.

Это была затея Маккейна. И он еще бросил его одного. «Вы справитесь», – сказал он. Его темп, размышлял Джон, имел по крайней мере то преимущество, что ему не слишком часто приходилось думать о своей любовной жизни.

Автомобиль с достоинством остановился. Сотрудник безопасности открыл дверцу, и оттуда собственной персоной поднялся премьер-министр Джон Мейджор, с седыми волосами на пробор, большими очками в тонкой оправе и с широкой улыбкой как в телевизоре, и когда они пожимали друг другу руки, Джону показалось, что политик тоже нервничает.