Один триллион долларов

У скупщика был такой вид, будто он готов встать и уйти. Даже Бенино слышно вздохнул. Филиппинцы не любят такие вопросы в лоб, это Джон уже успел усвоить, но он уже не мог отступиться. Он пристально смотрел на скупщика, и тот сдался.

– Всегда на что-нибудь не хватает денег, – тихо сказал он. – Только я выплатил за морозильник для льда, как он сломался, и у меня не было денег на ремонт. Потом мне пришлось купить цистерну для бензоколонки… И так далее. – Он скривился. – Сейчас я едва поспеваю с выплатами. А теперь еще и вам должен.

Джон раскрыл ладони.

– Это я вам дарю. И вашей жене. – Его занимал рыбзавод. Возможно, это была следующая ступень эксплуатации. Может, они делают то же, что и Балабаган: используют свою монополию, пользуются тем, что рыботорговцам некуда деться, кроме них, дают им самые низкие цены и гребут таким образом…

– Знаете, – сказал Балабаган, – 27 процентов – это тоже немало.

– Что-что? – спросил Джон, думая о другом. – Какие 27 процентов?

– Ну, вы же сказали, если я даю пять песо за восемь, то это 60 процентов. Но мой банк берет с меня 27 процентов, да еще гарантия… Разве это мало?

Джон посмотрел на него с недоверием.

– 27 процентов? – переспросил он. – Здешний банк берет с вас двадцать семьпроцентов за кредит?

– Да.

Он вызвал в памяти соответствующие формулы, которые вечность назад научился понимать в своем офисе. 27 процентов означали, что каждые два с половиной года сумма, подлежащая погашению, удваивалась.

– Как же это можно выплатить?

– Я сам задаю себе этот вопрос. Тогда с морозильником для льда было только четырнадцать процентов, с этим я худо-бедно справился…

– Но 27 процентов! Почему же вы на это соглашаетесь?

Балабаган удивленно отпрянул.

– А что мне делать? Морозильник сломался. Я не могу вести свое дело безо льда.

– Пошли бы в другой банк.

– Другие банки не хотят мне ничего давать.

Джон медленно кивнул. Это выводило на горячий след. Он почувствовал, как его беспокойность уступает место холодной, не знающей снисхождения ярости, и он спросил себя, что бы он сделал, если бы добрался до центра всего этого беспощадного гнета и безоглядного принуждения, если бы выследил паука в его гнезде, нащупал конец этой цепи, босса всех боссов, верховного эксплуататора.

Смог бы он тогда совладать с собой?

* * *

– Итак, – прошептала Урсула Фален. В пыльной тишине библиотеки это прозвучало как нарушение порядка.

Журнал исходящих документов государственного архива попал в самую точку: в 1969 году все документы были переданы историческому институту университета, где они полтора года использовались для написания докторской диссертации, которая так и не была защищена, а затем остались на сохранении в библиотеке института, причем в том отделе, где хранятся исторические оригиналы и куда поэтому требуется особый допуск. Допуск, получить который можно было по одному звонку Альберто Вакки.

Там были собраны неслыханные сокровища – средневековые рукописи, древние Библии, письма и дневники исторических личностей и так далее. Она не смогла удержаться, чтобы не заглянуть в некоторые архивные боксы, в одном из которых наткнулась на письма Муссолини, написанные размашистым почерком. Разумеется, она не могла прочитать ни слова, а может, и перепутала что-то, но это было очень волнующе.

Наконец она вытянула с полки бокс с нужным номером и понесла его к столу, который сам был антикварным предметом, открыла его, затаив дыхание, и на первом же листе, который взяла в руки, узнала знакомый почерк, которым были написаны и заметки на полях счетоводных книг. Это были они, личные записи Джакомо Фонтанелли, купца из Флоренции пятнадцатого века.

Удивительно много записей для человека Средневековья, думала она, перелистывая тонкую стопку. Это были отдельные листы, хорошо сохранившиеся и хорошо читаемые, если бы она была сильна в средневековом итальянском. Почти все записи были датированы, большинство 1521 годом. Некоторые листы отличались по формату и были написаны другим почерком – видимо, письма к Фонтанелли, которые тот сохранил…

Она оторопела при виде одного из них. Чрезвычайно примечательно. Все письмо состояло из колонок цифр, лишь в самом конце были приписаны две строки нормального текста. Она положила листок под лампу и внимательно изучила ряды цифр. Начинались они следующим образом:

1525 300 12

1526 312 12 1/2

1527 324 1/2  13

Она почувствовала, как в животе у нее растекается тепло, когда она поняла, о чем идет речь. Первая колонка – это годы. Вторая колонка – состояние. Третья колонка выражала разность соседних значений второй колонки, то есть абсолютный прирост состояния. Она все пересчитала в своем блокноте и вышла на годовой прирост в четыре процента.