Когда он снова открыл глаза, был уже день. И никаких тараканов. Он поднялся и прослушал трубу. Телевизор в виде исключения не работал, зато беседовали между собой несколько мужчин, очень непринужденно, как будто сидя за кофе и не имея других забот, кроме как убить время.
– Завтрак,
Но завтрака не последовало, зато явился другой мужчина, который не тратил время на стук в дверь и дополнительные указания, а просто вошел. Мужчина, говоривший по-английски и даже на сленге американского Восточного побережья.
– Мы никогда не встречались, – сказал он, – но знаем друг друга.
Джон скептически оглядел мужчину. У него было обрюзглое лицо, на котором оставила свои следы тяжелая форма юношеских угрей, и весь он густо порос шерстью. Она торчала у него из воротника и из-под рукавов. Несимпатичное явление. Вряд ли Джон ценил бы знакомство с таким человеком.
Потом он что-то припомнил. Да, он действительно видел его однажды. С другой прической. На экране телевизора.
– Бликер, – сказал он. – Вы Рэндольф Бликер.
Впоследствии уже нельзя было установить, как просочился слух. Мексиканские полицейские, вошедшие в особую комиссию, дали строжайшую подписку о неразглашении, а внутренняя служба безопасности не могла предположить, что проболтается кто-то из своих. Несмотря на все меры секретности, в Мехико слетелись телерепортеры иностранных телекомпаний, по факсу и телефону шли запросы, весь мир хотел знать, что стоит за утверждением, что Джон Сальваторе Фонтанелли похищен.
Штаб-квартира
– Этому конца не будет, – пожаловалась Маккейну одна из секретарш. – Звонят даже из нашей собственной телекомпании. Что мне им говорить?
– Ничего, – ответил Маккейн. Он озабоченно захлопнул папку и сунул ее в ящик стола. – Отмените все мои встречи на ближайшие пять дней и закажите билет в Мехико.
– Что это значит? – спросил Джон. – Это что, месть за то, что тогда не удался маневр с моим братом?
Бликер пренебрежительно усмехнулся:
– Месть? Да что вы. Я не злопамятный. Я делаю только то, что мне поручено.
– А что вам поручено?
– О, ваш выкуп войдет в историю, я думаю. – Бликер осторожно держался за пределами досягаемости Джона. На нем был сильно измятый летний костюм, и он непрерывно потирал у себя за ухом. – А в остальном… Посмотрим.
– На что?
– На вас, например, на ваше поведение, на вашу готовность к сотрудничеству. На другие вещи, на которые вы повлиять не можете.
– Ничего не выйдет, – сказал Джон и сам удивился собственной невозмутимости. – Вас опять ждет неудача, Бликер. Как в тот раз, когда вы ввергли Лино в беду.
Бликер посмотрел на него и осклабился:
– Вы бы удивились, как детально ваш брат расписал свою жизнь в качестве отца наследника-триллионера.
Джон мог поверить, что это не ложь. Лино всегда был приверженцем жизненного кредо «Бери что можешь». С женщинами, с деньгами, со всем.
– Я бы предложил, чтобы вы, наконец, сказали, чего хотите.
– Контроля качества, – сказал Бликер. – Я ведь должен быть уверен, что мой…
– Ваш кто?
– Я делаю это только ради денег, мистер Фонтанелли. Поскольку они не валятся мне с неба, я за них работаю. Я обнаружил, что можно жить очень приятно, если готов время от времени делать очень неприятные вещи. Как это, например.
– И что потом? Ведь не собираетесь же вы оставить меня в живых. Ведь я же подам на вас в суд, как только окажусь на свободе.
– Вот это меня как раз не волнует. Я все равно в бегах, вы же знаете. Потом я знаю некоторые хитрости, и хотите верьте, хотите нет, мне вполне нравится так жить. По крайней мере нескучно.
Маккейн с неуютным чувством поглядывал на гигантскую хрустальную люстру у себя над головой. На Мехико время от времени обрушивались землетрясения; если оно случится именно сегодня, эта люстра его прихлопнет. Он откашлялся, и все глаза, микрофоны и объективы камер устремились на него.
Пресс-конференция состоялась в зале отеля