Одиннадцать дней вечности

Дальше я нарисовала берег вдалеке и дворец Клауса — совсем крохотный, почти неразличимый. Действо все равно происходило под водой…

Вот жилище ведьмы, а вот и она сама — бесформенная туша, похожая на гигантскую медузу… Или мне так померещилось от испуга? Лицо у нее, во всяком случае, оказалось самым обычным… А если ее любимцы — мурены, спруты да ядовитые скаты, так это уж дело хозяйское, кому кто нравится!

— Это еще кто? — спросил Эрвин, и понадобилось несколько минут пантомимы — я и корчила страшные рожи, и скрючивала пальцы наподобие птичьих когтей, пока он не догадался, наконец: — Неужто настоящая ведьма?

Я закивала изо всех сил, нарисовала рядом с ведьмой себя: сперва я умоляюще протягивала к ней руки, потом указывала вверх, на сияющее над водою солнце.

Стерев все это, я нарисовала рядом с ведьмой бурлящий котел, ну а потом она протянула мне сияющий фиал.

Я рисовала так быстро, как только могла, надеясь, что Эрвину хватит времени на то, чтобы осмыслить то, что я пыталась передать своими неуклюжими рисунками.

— Ведьма дала тебе… какое-то зелье, верно? — негромко спросил он, остановив мою руку — я как раз потянулась стереть очередную зарисовку. — И, должно быть, потребовала плату… Я догадываюсь, какую именно, но продолжай, прошу!

Я кивнула, оглянулась, взяла со стола пустую кружку, указала на нее, на ведьму, потом на себя. Затем приложила руку к горлу, сжала в горсть и протянула все той же нарисованной колдунье.

Эрвин хотел было что-то сказать, но я остановила его жестом.

Поднеся к губам кружку, я сделала вид, будто пью волшебное зелье, а потом стерла на рисунке рыбий хвост у той фигурки, что изображала меня, и заменила его на две стройные ножки.

Потом, помедлив, я нарисовала отдельно эти самые ножки — только ступни — и пронзающие их острые ножи. Мне почему-то всегда казалось, что это не обсидиановые клинки — те режут так легко, что в первые мгновения даже не замечаешь боли, настолько тонки лезвия, — а железные, вдобавок скверно заточенные.

Эрвин молчал.

— Поправь меня, если я ошибусь, — сказал он наконец. — Ты пытаешься уверить меня, будто жила на дне морском, а отец твой — король подводного мира?

Я помотала головой и раскинула руки как могла широко, а потом указала на портрет отца и свела ладони, давая понять, что ему подвластен далеко не весь океан. У людей ведь тоже так — никто не может править сразу всею сушей! Какому смертному это под силу? Да и нам, пусть мы живем много дольше людей, не дано завладеть всеми водами, солеными или пресными…

— И ведьма сделала тебя человеком в обмен на твой голос… Говорят, у подводного народа дивные песни! Жаль только, те, кому доводилось слышать их, уже не вернутся на берег…

Я только улыбнулась в ответ. Боюсь, услышь Эрвин, как поем мы с сестрами, он не сумел бы отличить наших голосов от переклички китов и дельфинов. Звук в воде разносится далеко, это верно, но переливчатые трели и сложный перещелк — это вовсе не волшебные песни… Говорить мы тоже можем, конечно, в отличие от тех же дельфинов, но наша музыка вряд ли нашла бы понимание у людей. Хотя… те песни, знакомые мне с детства, которые я пыталась наиграть на арфе, одновременно похожей и не похожей на наши инструменты, отторжения у слушателей не вызывали, хотя и удивляли, конечно.

— Ты заплатила не только голосом… — Эрвин притронулся кончиком указательного пальца к последнему рисунку. — Что это означает? Ты…

«Ни одна танцовщица не сравнится с тобой, — вспомнила я слова ведьмы, — но помни: ты будешь ступать как по острым ножам, и ноги твои будут кровоточить!»

Она преувеличила, конечно, но не солгала о боли, которую мне пришлось испытать. Я привыкла к ней со временем, но поначалу… Поначалу мне хотелось броситься с самого высокого обрыва, чтобы прекратить эту пытку!

В черных глазах принца застыл вопрос, и я продолжила рисовать.

Мы с Клаусом рядом…

Я перечеркнула доску наискось. Вот Клаус и принцесса, обведенные кругом, а я стою поодаль, вне волшебной черты… А это — линия горизонта, солнце встает над морем, а я…

Я медленно стерла свою фигурку — скорее даже размазала пальцами так, чтобы это выглядело, будто прах мой развеялся по ветру.

Эрвин будто бы застыл.

— Он женится на другой — и ты умрешь… — проговорил он наконец. — Это сказала тебе ведьма?

Я кивнула.

— И ты решилась на это? Ты ведь не могла не понимать, что Клаус не сделает своей женой безвестную девицу! Впрочем, об этом я уже спрашивал…

«Я любила его, — мысленно произнесла я. — Я полюбила его с той минуты, как увидела на «Ретивом», я спасла ему жизнь и поцеловала его там, на берегу. Я долго наблюдала за ним из-под воды, подплывая совсем близко…»

Клаус, наверно, думал, что стоит в одиночестве на балконе там, в своей летней резиденции, а я смотрела на него и была рядом — если бы он наклонился и посмотрел на воду канала, то сумел бы различить меня. Но он никогда не смотрел вниз, только вперед и вверх — на звезды…