— Нет, не чушь. Ты так устроен, все привык взвешивать, рассчитывать, оглядываться вокруг — кто что скажет, не осудят ли. Вы все так устроены. Вечно создаете изо всего проблемы, а проблемы никакой нет. Нам хорошо вместе, верно? Ну и ладушки. Не надувайся только, как сыч. Покантуюсь у тебя недельку или месяц — сколько понравится. Надоест — прощай Оленька. Вот и все. Не замуж собираюсь.
— И на том спасибо.
— Замуж мне, пожалуй, рановато. Захочу ребеночка родить, тогда подумаю. В любом случае тебе ничего не грозит. Ты в мужья не годишься, любимый.
— Почему это?
— Потому.
— И все-таки — почему? Раз начала, договаривай.
— Господи, Иван Алексеевич, ну какой из тебя муж? Ни кола ни двора.
— Как это ни кола ни двора? А квартира, а машина?
— Вот эта тачка? Да мне месяц назад один итальянец, Джанни Флоретти, фирмач настоящий, руку и сердце предлагал, и то я отказалась.
— Почему же отказалась?
От ответа уклонилась, коснулась моей руки:
— Не обижайся. Я ценю, что ты для меня сделал.
— Что я для тебя сделал?
— Как же! В квартиру ночью пустил, денежки заплатил за целых две недели. Бандюков не испугался, задницей рискнул. Это настоящая любовь…
— Все сказала?
— Я же не отказываю тебе окончательно. Поживем — увидим.
Беда не в том, что я увлеченно поддерживал бредовый разговор, а в том, что сердце сладко екало в такт ее словам. Вне зависимости от того, что она произносила, Оленька казалась мне умной, ироничной и сверхъестественно желанной. Крепчало любовное наваждение, замешенное на возрастном слабоумии — и что с этим делать? Так микроб проникает в кровь. Единственное лекарство — переболеть, переждать, пока организм сам с этим справится.
Я завел мотор и тронулся с места. По дороге заехали на Черемушкинский рынок, прикупить чего-нибудь вкусненького: Оленька хотела фруктов, а я намерился взять бараньей парнинки для поддержания потенции. Путешествие по рынку оказалось нелегким испытанием. Пока ходили между рядов и приценивались, смуглоликие красавцы продавцы раз сорок изнасиловали Оленьку на моих глазах, при этом она даже не поморщилась. На меня джигиты не обращали никакого внимания, словно я был при ней собакой-поводырем. Правда, один разгорячившийся абрек, предложивший ей бесплатно ящик помидор, лишь бы оставила телефончик, благосклонно ткнул пальцем:
— Дядька у тебя сильный, да! Пусть несет ящик. Хороший помидор, сочный, как твои щечки, красавица!
С ухажерами Оленька обращалась пренебрежительно, глядя насквозь и словно не слыша. Уже в машине объяснила:
— С хачиками главное не вступать в контакт. Потом не отвяжутся. Про них преувеличивают, что вроде они звери. Нормальные ребята, только настырные. Оксфордов, конечно, не кончали. Мозгов-то нет.
— Тебе виднее, — сказал я.
С того момента, как мы вернулись в квартиру, мир для меня сузился до узкой щелки, через которую я подглядывал за Оленькой. Млел, блаженствовал, превращаясь в натурального идиота. Ряд прекрасных изменений милого лица. Она бродила по комнате, хлопотала на кухне, переодевалась, подкрашивала губы, смеялась, пила пиво, напевала, курила, дерзила, хохотала, падала на кровать, подманивая похотливым, многообещающим оком, кусалась, вопила, замирала, как небо в сумерках, — и меня не покидала мысль, что все это происходит в другой реальности, куда мы переместились по волшебству.
В нормальное состояние меня вернул телефонный звонок, раздавшийся среди ночи. Я снял трубку:
— Алло!
Голос ответил мужской, незнакомый, официальный:
— Иван Алексеевич?
— К вашим услугам.
— Нам необходимо встретиться.
— С удовольствием. Вы кто?
— Это неважно. Это при встрече. Запишите, пожалуйста, адрес.
Я сказал, что запомню. Звонивший назвал юридическую фирму «Алеко», расположенную на Беговой.
— Завтра утром, хорошо?
— В чем все-таки дело? Хотя бы намекните. Не могу же я ехать…
— Комната восемнадцать, — сухо сказал мужчина. — Уверяю, это в ваших интересах, Иван Алексеевич.
— Что в моих интересах?
— Наша встреча, что же еще, — он хмыкнул, будто икнул, и повесил трубку. Я сидел завороженный. Оленька дремала, сверив с кровати голую руку.
Чтобы разыскать юридическую контору, не пришлось долго мыкаться. Солидный двухэтажный особняк в глубине двора. Над массивной дверью голубая вывеска-плита: «Алеко» — и почему-то изображение Георгия, поражающего змея. Я нажал кнопку вызова на кодовом устройстве. Сиплый голос отозвался в мембране:
— Чего? К кому?
Я сказал, в восемнадцатую комнату.
— К Михасю, что ли?
— Наверное.
Щелкнул замок, я толкнул дверь. Дюжий охранник вылез из-за низенькой конторки, подошел вплотную.
— Оружие есть?
— Какое оружие? Вы что?
— Топай на второй этаж, дверь налево.
Судя по его облику и повадке, я не удивился бы, если бы он выстрелил мне в спину.
По общей атмосфере, по гулкой тишине, по коврам на лестнице чувствовалось, что я попал в серьезное учреждение.
За дверью под номером 18 открылся просторный кабинет с массивным письменным столом, с суперсовременной офисной мебелью, с тяжелыми плюшевыми шторами на окнах. Потолок с лепниной.